Последние Горбатовы
Шрифт:
— Получал Николай Сергеевич эти дни письма? — спросил он.
— Никак нет-с, на этой неделе ни одного письма не получили.
Владимир отправился в комнаты Кокушки, осмотрел, но ничего подозрительного или интересного не нашел. Скоро к нему присоединилась Маша.
— Вот уже одиннадцать часов, — говорила она, — а его все нет! Ну хоть что-нибудь узнал ты?
Владимир передал ей слова кучера и камердинера.
— Что же это значит? Зачем бы это он так во фраке, утром?
— Да, это очень странно! Мало ли что могло прийти ему в голову,
— Никогда!
— И потом, это ведь совсем не в его понятиях. Тут одно меня смущает — Знаменская, этот князь Янычев… Ты знаешь, какой это человек. Я простить себе не могу, что не следил за ним, что допустил такое знакомство. И потом, вот кучер говорит, что в последнее время он не ездил на своих лошадях, а ты знаешь, что он пешком ходить или кататься на извозчиках не охотник.
— Так что же ты думаешь делать, Володя?
— Подожду до завтрака. Если он к завтраку не вернется, я прежде всего поеду к этому Янычеву.
— Ну, а если ты там ничего не узнаешь?
— Тогда… тогда придется, делать нечего, съездить к Трепову, с ним посоветоваться.
Владимир стал тревожно ходить по комнате.
— И я, я во всем виноват, я его совсем упустил из виду!
— Не вини себя! — заметила Маша. — Что же ты с ним мог сделать? И прежде-то он был на свободе, а теперь как же убережешь его! Много ли у него было, по крайней мере, денег в эти дни? Это ты должен знать.
— То-то и есть, что у него почти совсем не было денег — я ждал, что он придет и спросит… И вообще теперь я начинаю припоминать, соображать, ведь он в последнее время как-то особенно притих… Его не было ни видно, ни слышно.
— И я тоже это заметила!
Владимир никуда не отправился и проговорил с сестрой до завтрака, все еще надеясь, что вот-вот явится Кокушка. Но Кокушка не явился к завтраку. Тогда Владимир велел скорее заложить сани, Кокушкины сани, с его кучером, и поехал на Знаменскую.
Как нарочно, в доме, где жил князь, хоть и новом, швейцара не оказалось. Прежнего швейцара прогнали за непробудное пьянство, а нового как-то до сих пор не наняли. Домохозяин на требования жильцов ограничивался обещаниями, что непременно и в скором времени швейцар будет. Старшего дворника Владимир тоже не нашел. Какая-то старушка объяснила, что дворник «ушедши в участок», но она в конце концов указала Владимиру, что князь Янычев живет по парадной лестнице в третьем этаже, в шестом номере.
Владимиру пришлось звонить несколько раз, пока наконец дверь не отворилась и перед ним не показалась фигура хохла. Князь ожидал этого посещения, а потому все меры были приняты. Князь находил, что, во всяком случае, следует по возможности затянуть время. Хохол сделал такое глупое лицо, какого от природы у него никогда не бывало, и на вопрос Владимира: «Дома ли князь?» — ответил, что «князь ушедши».
— А княжна дома?
— Якая
Когда Владимир объяснил — какая, хохол сказал ему, что княжна больна, лежит и никого принять не может. Оставалось сделать третий вопрос относительно того, не был ли в гостях у князя вчера или сегодня Николай Сергеевич Горбатов. Но уже задавая вопрос, Владимир понял, почему у хохла такое глупое лицо, почему он то и дело клюет носом — хохол был совсем пьян. Вместо того чтобы ответить на третий вопрос гостя, он понес такую околесную, что не было возможности ничего разобрать… Когда князь вернется, хохол, конечно, не знал.
Владимиру пришлось уехать. Он решил, что в тот же день опять возвратится к Янычеву, что непременно добьется с ним разговора, если Кокушки еще нет дома.
Возвращаясь домой, Владимир не утерпел и заехал в Троицкий переулок к Груне поделиться с нею своей бедой и сказать, чтобы она не ждала его вечером. Но Груню он не застал.
Кокушка не возвращался. Все в доме были очень встревожены. Даже Николай Владимирович вышел из своей безучастности. Выслушав Владимира, он сказал ему:
— Ты напал на настоящий след — он там, на Знаменской… То есть я не знаю, там ли он, но, во всяком случае, это, должно быть, не без участия Янычева.
— Почему вы так думаете, дядя?
Николай Владимирович остановил на племяннике свой загадочный взгляд.
— Я не имею понятия об этом Янычеве, я что-то слышал о нем дурное, мне просто кажется, что тут — он… Это мое внутреннее убеждение, так же как и твое.
— Что же нам делать?
— Делать так, как ты решил: подождем еще день. Если он не вернется, завтра отправляйся к Трепову.
— А если мы только потеряем время?
— Не думаю! — спокойно и серьезно проговорил Николай Владимирович. — Ты видишь, я спокоен, потому что уверен — это дело окончится благополучно, и надо постараться избегнуть огласки. Совсем, конечно, этого нельзя.
— Да, а сегодня необходимо побывать у всех его знакомых, — сказал Владимир. — Может быть, его где-нибудь и видели.
Он объездил этих знакомых. Спрашивать прямо, конечно, он не мог. Но ему легко было узнать, что Кокушку в последнее время никто не видел.
Весь день прошел все в более и более возраставшей тревоге. Даже Софи волновалась, волновалась шумнее прочих.
Ей не было никакого дела до того, что, собственно, с Кокушкой, но она предвидела скандал, скандал уже начался-и это не могло не выводить ее из всякого терпения.
Вечер прошел. Вот уже полночь. Владимир велел постлать себе на диване в Кокушкиной комнате, все еще питая слабую надежду, что, быть может, тот вернется. А если вернется, то, конечно, пройдет прямо сюда.
Владимир разделся, но спать не мог. Только что начнет забываться, ему послышится как будто шум, будто где-то недалеко отворяются двери — и он вскакивает, прислушивается… Но нет, все тихо. Уже два часа. Сон одолевает мало-помалу, тревожный, лихорадочный сон, полный ярких, отрывочных, меняющихся сновидений.