Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»
Шрифт:
А о том, что произошло 9 февраля в Кунцевской правительственной больнице, советские граждане узнают лишь двумя днями позже.
В 2.30 дня на экране московского телевидения появился одетый в темный костюм диктор И. Кириллов изачитал сообщение о смерти Андропова.
Продолжавшаяся 176 дней ложь об андропо веком „гриппе” пришла к концу. Узнав об этом, английский историк Э. Крэнкшоу назвал все это „бессмыслицей” и выразил удивление тем, что такая громадная держава должна была утверждать „такую нелепость и не могла признаться, что ее лидер серьезно болен”.
Накануне „Правда” публикует большую статью о книге Черненко под заголовком ,Дело всей партии”. В театрах,
Как замятинский Благодетель, он предпочел держаться подальше от глаз, потому что, как и замятинский герой, выйдя из тени, он немедленно обнаруживал, что за его громкими речами ничего не стоит, Король оказался голым. Предложить ему, кроме плетки, оказалось нечего. Побарахтавшись в брежневском болоте немного, Андропов увяз в нем.
И потому его политическая смерть наступила намного раньше, тогда, когда обнаружилось, что вся его программа выражается одним словом — „нагайка”, а ответом на все разговоры об уменьшении опасности войны явилось усиление военной истерии внутри страны, новые нацеленные на Запад ракеты и уход с переговоров.
Судьба в данном случае проявила справедливость. За каждый год в КГБ она отпустила ему всего лишь месяц жизни на вершине власти. Ни больше, ни меньше. Это была его плата за службу у врат ада.’ Отсчитав пятнадцать месяцев, стрелки остановились.
В Москве передавали траурную музыку. Перед этим в музыкальной редакции на улице Качалова повторилась известная картина. Опять дали указание заменить все программы. Редакторам сделать это особого труда не составляло. Из архива были извлечены программы, передававшиеся в день смерти Брежнева, и по всей стране вновь зазвучали мелодии Шопена, Шуберта, Чайковского. Эта музыка должна была настроить людей на печальный лад, однако те, кто в эти часы был на улицах Москвы, никакой печали не заметили. Подгоняемые холодным ветром прохожие, не задерживаясь, проходили мимо спешно обновляемого свежей краской Дома Союзов. Не привлекли особого внимания и приготовления к похоронам на Красной площади. Большинство торопилось поскорее в ГУМ за покупками. Те же, кто задерживался на мину ту-другую, чтобы ответить на вопросы корреспондентов, отделывались стандартными фразами.
Внезапно появившийся из ниоткуда кандидат в вожди, в выборе которого они не принимали никакого участия, не вызывал в них никаких чувств. Он хотел, чтобы они оставались безмолвными. Теперь своим безмолвием они обрекали его на то, что страшнее смерти — на забвение.
Звуки траурной музыки прервались и было зачитано сообщение о причине смерти. Последовал длинный список: нефрит, нефросклероз, диабет, высокое давление. Все это свидетельствовало о том, что к власти пришел и страной пытался руководить превращенный болезнями в живой труп человек. Любая из этих болезней способна привести к обострению нервного состояния, и это у человека, чей палец находился на кнопке, одно нажатие на которую может вызвать ядерную катастрофу.
В США каждый год публикуется бюллетень о состоянии здоровья президента. Слишком много зависит от человека в Белом Доме, чтобы можно было послать туда больного, чья жизнь способна окрасить все в мрачные тона и заставить принять непоправимые решения.
В Кремле такой человек был. Миру повезло, что он только хлопнул дверью, уйдя с переговоров. Он мог и нажать кнопку.
Вопреки советам некоторых сотрудников президент Рейган отказался поехать на похороны.
Опять все повторялось, как и пятнадцать месяцев назад. Несли венки, очередь двигалась в Колонный зал. То место, где сидела укрытая черной вуалью вдова Брежнева — Виктория, теперь заняла плачущая, сжимающая носовой платок вдова Андропова — Татьяна. Наконец-то узнали имя его жены. Взгляд
НА ОБЛУЧКЕ
Когда раздвинулся тяжелый бархатный занавес ленинградского Большого драматического театра, то на экране зрители увидели устремившуюся по диагонали из левого угла в правый огромную тройку. По мысли постановщика спектакля Георгия Товстоногова, она должна была олицетворять собой неудержимо несущуюся вперед Россию. Но в начале 84-го года у наблюдавших то, что происходит на советской сцене, складывалось впечатление, что, как и в последние годы брежневского правления, на облучке тройки, именуемой Советский Союз, или вообще нет кучера, или он давно потерял вожжи, или попросту говоря, не знает, что с ними делать. Документы, которые в это время выходили из Кремля, несли на себе курьезную подпись: К. У. Чер. — Кучер. И этим, правящим тройкой под названием Советский Союз, кучером теперь был сутулый, кашляющий Константин Устинович Черненко. Фигура, поистине достойная гротеска. Ничтожество, возведенное в квадрат партийностью и титулом генсека, взгроможденное на облучок волею сыгравшего злую шутку со страной случая. В его лице победила брежневская геронтократия, главным лозунгом которой было: ’’Ничего менять не надо — авось и так обойдется”. Этой группе, прожившей свою жизнь в годы постоянного ограбления страны, бездумного истощения ее ресурсов, казалось, что их на ее век хватит, а там, как когда-то заявил короле-Солнце: „После меня хоть потоп”. Для противостоящих геронтократам „авось обойдется” — означало застой, топтание на месте, которое неминуемо вело к осталости и потере статуса великой державы.
Опять где-то втайне заседало Политбюро. В этот раз ,,старики” отбросили все споры между собой, и вечером Черненко мог обрадовать свою жену тем, что все решено, что на сей раз его не обойдут.
То,что там произошло,напоминает описываемое Никколо Макиавелли избрание нового Папы. „Одни голосовали за него потому, что надеялись, что он будет дружественен к ним, и потому, что он обещал им ту награду, которую они желают. Другие отдали ему свои голоса потому, что он был стар, у него были больные ноги и язва и они надеялись, что он не проживет долго”
Утром десятого февраля газеты оповестили о том, что Черненко назначен главой комиссии по организации похорон.
В 11 утра, 13 февраля, черные лимузины один за другим начали исчезать в Боровицких воротах Кремля.
На сей раз заседание открыл Тихонов, предложивший кандидатуру Черненко. Через три часа лимузины проследовали в обратном направлении и народу было объявлено, что у него появился новый вождь. Затем было зачитано его заявление, из которого следовало, что он считает себя преемником и Брежнева и Андропова, и что политика его будет продолжением политики обоих. Он давал понять, что тем, кого напугал Андропов, нечего беспокоиться, и в то же время он не отказывается от попыток оживить систему, предпринятых Андроповым.
„Преемственность — не отвлеченное понятие, а живое, реальное дело”, заверил пленум Черненко. Но голос его звучал тускло и мало живого было в его первой речи. Он был скучен, как вызывающие зевоту учебники по марксизму-ленинизму, как брошюра партийных пропагандистов.
Заикающийся, с трудом справляющийся с написанным текстом, предстал перед страной Черненко. И хотя он все время старался опустить плечи и выпрямить грудь, это ему не удавалось. Темная меховая шапка сползала ему на уши, и оттого, со вздернутыми плечами, в темном пальто, он выглядел каким-то нахохлившимся вороном, севшим на трибуну мавзолея. Сохранить подобающее случаю печальное выражение ему было нелегко.