Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Табачник Гарри Давидович

Проходит еще четыре дня, и в „Правду” доставляется ответ на статью в „Советской России”. Знавшие об этом на следующий день с нетерпением разворачивали газету. Ответа в ней опубликовано не было.

Это было 1 апреля, и его отсутствие в этот день можно было объяснить нежеланием публиковать такую серьезную статью в день дураков. Но когда ответ не появился и в субботу, и в воскресенье, и в понедельник, сторонники Горбачева начали думать, не остались ли они в дураках.

Между тем генсек не тратит время попусту. Происходит обработка каждого члена Политбюро в отдельности. И когда они собираются, генсек покидает зал заседаний, предоставляя Политбюро самому принимать решения.

Вышедший 5 апреля номер „Правды” свидетельствовал о победе Горбачева. Всю полосу занимала статья „Принципы

перестройки”, уже заголовком показывая, что вот этими, а не какими-то еще принципами нельзя поступаться. Принадлежавшая перу А. Яковлева статья, давая ответ на письмо химика, выносила на обсуждение „перестроечный вариант” спасения социализма. Повторив, что по-старому жить нельзя, что страна в предкризисном положении, „Правда” задает вопрос: „Как нам быстрее возродить ленинскую сущность социализма, очистить от наслоений и деформаций, освободить от того, что сковывало общество и не давало в полной мере реализовать потенциал социализма?”

Говоря об ошибках прежнего руководства, статья не дает вразумительного ответа на вопрос Андреевой, „зачем нужно, чтобы каждый ведущий руководитель партии и советского государства после оставления им своего поста был скомпрометирован, дискредитирован в связи со своими действительными и мнимыми ошибками?”

Но как можно ответить на этот вопрос и на вопрос о том, „признавать или не признавать руководящую роль партии”, как иначе защитить „руководящую роль партии”, в чем между спорящими нет расхождений, если не объяснить провалы этой партии провалами ее руководителей? По-прежнему доказывая, что нет бога, кроме прогресса, а Ленин; пророк его, что возврат назад, к ленинизму, должен считаться шагом вперед, „Правда” призывает спасать социализм. Но как? „Или сохранить авторитарные методы, практику бездумного исполнительства и подавления инициативы? Сохранить порядок, при котором пышным цветом расцвели бюрократизм, бесконтрольность, коррупция, лихоимство, мелкобуржуазное перерождение? Или вернуться к ленинским принципам, сутью которых являются демократия, социальная справедливость, хозрасчет, уважение к чести, жизни и достоинству личности?”

Конечно, это очередной миф. Ничего из того, что перечисляет газета, в ленинские времена так же не было, как и в остальные годы советской власти. Но это удобный для Горбачева миф. Он дает возможность зачеркнуть все, что было после Ленина, объявив все ошибкой, искривлением первоначального замысла, и призвав вернуться к исходным рубежам, начать все заново.

После выступления „Правды” паника овладела теперь сторонниками Лигачева. Редактор „Советской России” В. Чикин получает выговор, целиком перепечатывает правдинскую статью и публикует подборку материалов, отмежевываясь от письма Андреевой.

Письмо это надо рассматривать еще и с другой точки зрения. Оно ведь не только политический документ. Это и документ психологический, поскольку является отражением весьма распространенной в Советском Союзе психологии политических фанатиков. Это все те же, не раз уже попадавшиеся на дорогах истории, обутые в античные сандалии и кованые сапоги, в туники и тройки, мундиры и спецовки гностики, уверовавшие в свою избранность, в большинстве своем не обладавшие никакими талантами, способными выделить их из толпы, кроме преподносимой ими как талант своей избранности. Они считают, что только им дано приобщиться таинств зания, позволяющего проникнуть в суть вещей и постичь истину. Ведь это так просто, и это избавляет от поиска истины. Главное — найти таинства и уверовать в них. Как это произошло с уверовавшим в марксизм Лениным, как произошло с уверовавшим в ленинизм Сталиным и его последователями, которые, в отличие от древних гностиков, полагавших, что истинное знание приблизит их к Богу, стремятся приблизиться к своему вождю, ставшему для них богом, в надежде, что открытый им свет истины через него осветит и их.

С началом XX века, когда политика попыталась занять место религии, политический фанатизм подменил религиозный. Для политических фанатиков „политика стала единственной достойной формой моральной активности, единственным способом улучшения человечества”.

Уверовав в то, что причащение таинств

марксизма-ленинизма открывает им наивысшую мудрость, они, следуя за его пророками, готовы были крушить во имя их и увиденного в кровавом экстазе светлого будущего всех, на кого укажут пророки своим руководящим перстом. По сути дела, это был тот же самый провиденный в конце прошлого века Мережковским „грядущий хам”, только научившийся произносить лозунги. Служением великим „идеалам всеобщего счастья в будущем” они искупали любые преступления в настоящем. Их глаза сверкали огнем „нашедших веру и не собирающихся терять ее из-за несправедливостей и жестокостей, причиненных ею”.

Победа ленинско-сталинских гностиков в Советском Союзе показывает, к чему приводит правление политических фанатиков. Для них отказаться от веры в Сталина означало не только признать, что вся их жизнь была ошибкой, что и они соучастники преступлений, но это значило потерять точку опоры. Ведь на этой вере строилась вся их „мораль”. Лишаясь ее, они повисали в воздухе, не зная, на что теперь опереться. Это они помогли осуществиться Сталину. Это при их активном участии сталинские годы вошли в память как время, когда стерлась грань между жизнью и смертью, когда все население страны было превращено в живые трупы, сегодня идущие на работу, в театр, на свидание, на митинг, осуждающий расстрелянных, а завтра сами уже расстрелянные. Как сказал мне И. Эренбург, никто не знал, что происходит и что произойдет.

Многих из них самих замела кровавая метла того режима, которому столь ревностно служили. Они не только жертвы террора. Они и жертвы своей веры в идеологию террора, и своей веры в вождя, превратившей их в беспомощные мишени террора.

Снесен был весь защитный слой традиций культуры, просто правил поведения. Убийство делается обычным, а непривычные поначалу „черные вороны” становятся частью пейзажа, и к ним волей-неволей привыкают. Создается и культивируется неопределенность человеческого бытия, неуверенность человека в том, что может случиться с ним. Он целиком на милости власти. И пока эта зависимость от страха не устранена, пока человек не сможет бросить вызов государству и победить его, если он прав, до тех пор, пока это не станет реальностью, любой правитель советского государства — наследник Сталина.

Письмо Андреевой было голосом охранителей сталинского наследия. Принципы, на которых оно призывало стоять, Горбачева устроить не могли. Они были дискредитированы, они вообще* никогда не были принципами, а лишь иллюзией их.

Хотя март был на исходе, но положение все еще оставалось неясным. 21 апреля досужие иностранные журналисты обратили внимание, что вход на территорию Кремля закрыт, а сам он и прилегающая к нему Красная площадь оцеплены армейскими, кагебешными и милицейскими патрулями. В четверг, как известно, заседает Политбюро. Вот здесь и произошел решающий бой. Генсек выступил против Лигачева, которого поддержали Громыко, Чебриков и Щербицкий. Но они остались в меньшинстве. Большинство последовало за Горбачевым. Лигачев теряет контроль над идеологией, который переходит к Яковлеву. В определенном смысле Горбачев мог бы даже радоваться появлению письма Андреевой. Оно не только показало, кто с кем, но и дало ему возможность вырвать у противника важнейшую область, на овладение которой в противном случае ушло было значительно большее время.

Вот теперь он мог сказать, что мартовские иды для него, в отличие от Цезаря, закончились удачно. Он остался на Олимпе, но остался там и Лигачев, один из помощников которого делается козлом отпущения и увольняется, а сам он вынужден принести извинения. Хотя и прогремел гром, обстановка не разрядилась. Публично обе стороны продолжали отрицать, что отныне в партии существуют две группировки, но это теперь стало секретом Полишинеля. Генсек выиграл сражение, но не выиграл войну. Он не рискует. Хорошо усвоив урок своего ментора, он знает, как легко телохранители превращаются в охранников. Охрана Кремля переходит под его прямую команду, только номинально продолжая числиться в составе КГБ. Яковлеву его охрана советует не ночевать в московской квартире и переехать на дачу. В окружении генсека открыто выражают опасение за его жизнь.