Последние первые планетяне

Третьяков Павел

На объездной дороге недалеко от водонапорной башни нашли тело Алексея Ящинского – почти точно в том месте, где многим раньше разразились первые стычки между его семьей и соседями Акимовыми. Мужчину замучили до смерти. Ноги переломаны, всюду отметины от ожогов, на шее след от петли. Жертву, несомненно, пытали или, как говорится, допрашивали с пристрастием. Когда Давыдов подоспел на место, – а несся он со склона горного хребта так, что затем немало удивлялся, как не сиганул вместе с байком в пропасть на одном из крутых поворотов, – тело несчастного еще было привязано к забору на границе владений Ящинских. Коронеры провели первичный осмотр и готовились грузиться для транспортировки в местную больницу. Своей лаборатории патологоанатома в управлении

Борей-Сити не водилось, так что в таких случаях законникам приходилось делегировать власть над расследованием. Недолго думая, Николай приказал первому помощнику отправляться в госпиталь вместе с телом, дабы держать коллег в курсе поступающих подробностей.

Когда машина потерялась за поворотом на Тракт, Давыдов с Камиллой встали посреди дороги и тяжело вздохнули. Оба предвкушали новую волну народных волнений.

– Знаешь, на Старой Земли была такая варварская разновидность казни… – пространно произнес Николай, взглянув на подчиненную. – В книжке прочел. Во время прилива человека привязывали к столбу вблизи берега. Чтобы вода доходила не выше ступней, представляешь? – (Камилла пробурчала что-то бессвязное в ответ). – Уровень моря постепенно поднимался, – так или иначе, продолжил начальник. – День за днем. Сантиметр за сантиметром. Доходил до колен. Затем до пояса. До груди. Уже вскоре до подбородка. Наконец прибой доставал до рта и до носа. Жертве приходилось задерживать дыхание. Это лишь кажется просто. Со временем все труднее – хватать воздух меж ледяными волнами, бьющими в лицо. Человека охватывала истерика, инстинкт самосохранения давал сбой. Человек начинал хватать воздух все усерднее, но совершенно без разбору. Глотал воду и медленно захлебывался от попыток спастись. Когда начинался отлив, вода уходила, и на столбе оставалось висеть бездыханное тело.

Пораженная зловещим монологом старшины, Камилла тем не менее не растерялась:

– К чему мрачные мысли, босс? – спросила она.

– Лишь к тому, что я ощущаю себя в положении человека, обреченного на погибель, – ответил Николай. – Моя казнь грядет. Вода прибывает. Метафорически, конечно, – натужено улыбнувшись, оговорился начальник. – Злоключения последнего времени, начиная пожаром и заканчивая трупом сегодня, будто приближают меня к моменту, когда я начну захлебываться. Боюсь, инстинкт самосохранения подведет меня, как тех несчастных со Старой Земли. Вот бы не натворить еще больших глупостей…

Камилла ткнула Давыдова в плечо: по-дружески, словно пытаясь образумить его.

– Какой от всех нас толк, если не прикроем, Николай? – посмеялась она.

Девушка не намеревалась уступать пессимизму и для коллеги желала того же. Даже не для коллеги, а скорее для друга, так как все чаще на пару с первым помощником они звали старшего офицера на «ты», чего, к слову, не допускали в беседах с Громовым. Пожалуй, при всех изначальных различиях и скрытых конфликтах, которые заставляли Николая глядеть на подчиненных, как на кучку провинциальных клоунов, а тех, наоборот, на нового начальника, как на напыщенного выродка мегаполисов, бедствия последнего времени сплотили хотя бы их троих куда прочнее, нежели долгие отношения с Василием Громовым – наставником и своего рода вторым отцом. Они прошли часть трудного пути вместе и в преддверии новых суровых испытаний не собирались рушить того, что построили.

Впервые по-настоящему придя к этой мысли, Николай убрал горькую ухмылку. Он без слов поблагодарил Камиллу за поддержку, похлопав ее по плечу. Затем резко обернулся. В нескольких метрах от того места, откуда недавно стащили Ящинского, близнецы опрашивали фермеров, обнаруживших труп. Оба братца стояли к Давыдову спиной. В одинаковой форме и идентичных светло-серых шляпах, Князевы были неотличимы как две капли воды.

Николай, впрочем, глазел не столько на подчиненных, сколько на испуганных горожан. Обливаясь потом и извиваясь, как угри на сковороде, фермеры выглядели совершенно жалко. Трудно было поверить, что эти люди, с топорными фронтирскими чертами

и круглогодичным загаром, прожили жизнь на Западе, но не научились с достоинством встречать жестокость. В то же время ничтожный их вид отчего-то вселял в Давыдова уверенность. Она током бежала по телу старшего офицера, заряжая его, как от сети заряжаются андроиды.

– Чего, считаешь, нам ожидать? – ни с того ни с сего обратился Николай к Камилле.

Девушка задумалась, вздрогнула и, развернувшись, чуть не налетела на коллегу.

– В плане? – растерянно переспросила она.

– Дело Ящинского выглядит скверно. Алексея не похищали ради выкупа, и это отнюдь не была инсценировка. – Давыдов удрученно покачал головой: – Будут последствия…

– К гадалке не ходи, – сказала Камилла и нахмурилась.

Давыдов повернулся к коллеге и глядел с полминуты, пока та не догадалась, что от нее ожидают более содержательного ответа. Леонова кивнула в сторону допрашиваемых:

– Видите этих простачков? Не обманываетесь их поведением. Сейчас мальчики, – она часто в шутку называла суровых близнецов «мальчиками», – доходчиво разъяснят, чтобы они ехали дальше по своим делам и больно не болтали в городе. Мол, закон обязывает, и им будет хуже. Они не станут спорить. Заверят, что сделают так, как скажут многоуважаемые офицеры.

– Но на деле выйдет иначе? – догадался Николай.

– Разумеется, – положив руки на пояс, ответила девушка. – Как только скроются с глаз, помчатся на площадь, позабыв про все дела. Сегодня короткий день у «рудников», так что они завалятся первым делом в «Пионер» и станут с горящими глазами рассказывать всякому, кто готов слушать, что бедовый сынишка Ящинских помер. Затем, поднабравшись, толпа ринется на Треугольник, – продолжала Камилла с явным знанием дела. – По борделям, по казино, по пивнушкам. Смекаешь, босс? К вечеру, прежде чем коронеры успеют передать отчет по телу, город уже ходуном ходить будет от слухов, будто Акимовы прикончили пленника.

Давыдов глубоко вдохнул и задержал дыхание, размышляя о случившемся. У него так выпятило грудь, что нашивка на полицейской куртке, красующаяся над сердцем, практически уставилась в безоблачное небо.

В конце концов Николай не выдержал и, переведя дух, проговорил:

– Значит, если мы не в силах сдержать бурю, то хотя бы постараемся минимизировать ущерб. – Он щелкнул пальцами, как делал не раз при подчиненных, и, когда братья Князевы обернулись на знакомый звук, жестом велел закругляться с допросом. – Пускай катятся своей дорогой, – сказал он вполголоса Камилле. – Пускай болтают любой вздор. Мы будем готовы!

– Станет еще жарче, – улыбнулась девушка.

– Этот беспредел надо прекращать.

Давыдов произнес последние слова так твердо, что только последний осел не уверился бы в старшем офицере. Как и его намерении положить конец раздирающему Тракт конфликту прежде, нежели этот гигант пробудится и направит свой гнев на безвинный город. В одной из недавних барных бесед с первым помощником Николай обсуждал вероятность, что семейная вражда Акимовых и Ящинских может открыть дорогу для более серьезных бед в Борей-Сити. В том числе, для масштабного противостояния корпоративных и независимых фермеров, кои на Западе уживаются не с таких давних времен, чтобы успели сформироваться универсальные методы погашения подобных конфликтов.

Должны же нетерпимость к привилегиям с одной стороны и ревность к определенной свободе жизни с другой компенсировать друг друга… На этом сошлись Давыдов с Мининым в той дискуссии. В этом они были не согласны, скажем, с Михаилом Моргуновым, который во всяком споре, независимо от его предмета, отдавал предпочтение людям, которые, как он сам, избрали вольный образ жизни на фронтире. Таковой однобокостью точки зрения бизнесмен и казался Николаю невыносимым, а местами опасным. Ни в коем случае нельзя было доводить ситуацию до того, чтобы Моргунов, сочтя себя ответственным столпом борейского общества, принял сторону в готовом вот-вот выйти из берегов противоборстве.