Последние первые планетяне

Третьяков Павел

Между тем, стараясь продемонстрировать свою незыблемую позицию силы, Моргунов поначалу не позволял нежданному гостю вставить слова, а сам начал беседу издалека. Будучи уверенным, что Макс прибыла поговорить в целом о ведущемся против него расследовании, бизнесмен предпочитал держаться вальяжно и всячески изображал, что давление со стороны законников совершенно не смущает его. Это была, однако, верная ложь. Всякий раз, упоминая полицейское дело, возбужденное против него, Михаил выходил из себя и начинал беспокойно бродить по просторному кабинету. Не выдержав, бизнесмен обратился к спрятанному внутри винтажного глобуса бару и плеснул себе виски. Он предложил пропустить стаканчик и Макс, но та отказалась. Это стало

удачным поводом Моргунову похвалить принципы девушки, мол, она чтит правила службы, как и должно настоящему фронтирцу. Само собой, он упомянул это неспроста. Как оказалось, бизнесмен был вполне наслышан, что Максим единственной в ряду коллег проявляет особую преданность местным порядкам.

– Боже, да откуда вам знать?! – наконец, осмелев, отозвалась Макс. Она прервала и без того ушедший в дебри монолог бизнесмена, и больше не собиралась молчать, вдохновившись собственной прытью. – Мы с вами пересекались раз, – сказала она. – Едва вы даже помните.

Моргунов тем временем осушил стакан и пожал плечами.

– Неважно, – ответил он, продышавшись. – Я вырос в этом городе, и он – часть меня. Я знаю свой народ. Знаю, что в головах у соседей. Скажем, твой отец…

– Что с моим стариком?

– Он честный трудяга, – грустно улыбнулся Михаил. – Но крайне-крайне неудачливый. Ведь так? Как я слышал, он всю жизнь отдал работе на «рудников», но при этом не получил и доли тех привилегий, которые имеют всякие приезжие. Справедливо?

– Вам ли втирать за справедливость…

– Почему нет? Эта история знакома и моей семье. Отец и дед в свое время оказывались в схожем положении. Как, впрочем, и я. Однако мне удалось изменить правила игры. Теперь я стараюсь подтолкнуть город сделать то же. Ты можешь посодействовать.

Максим невольно усмехнулась:

– Да что я могу?

– А ты не понимаешь? Брось. Разве не поэтому ты приехала? – удивился Моргунов. Он всерьез напрягся, увидев на лице собеседницы искреннее недоумение, однако понадеялся, что обознался. Он продолжил: – Разве не оттого, что осознала: полиция насквозь прогнила от этих прокорпоративных взглядов? Ей нужна инъекция независимости. Освобождение от компании. Ты это чувствуешь. Неужто я не прав?

– Правы, но только отчасти, – отозвалась Максим. – Если бы только вы спросили сразу, зачем я приехала, то не потеряли бы бесценного времени на пустом трепе. – (Лицо бизнесмена на этих словах исказилось пугающим раздраженным выражением). – Можно сколько угодно болтать о необходимости перемен. Но у меня есть долг перед коллегами. Я стою за них горой. Поэтому я здесь. Чтобы защитить от ужасной ошибки. – Девушка глубоко вдохнула, будто бы насыщаясь смелостью. – Вы должны меня выслушать…

Затем Максим постаралась как можно точнее рассказать обо всем. Об обстоятельствах нападения на Майка Макарова, о выводах, которые по нему сделало полицейское управление, о родившемся среди законников плане обрушить на бизнесмена всю мощь рудной компании. Оставаясь верной основополагающим принципам службы, девушка с самого начала старалась обойти стороной все те моменты, которые могли так или иначе скомпрометировать ее друзей, а также Давыдова лично. Как и прежде, она не считала старшину источником корпоративного произвола, хотя и понимала, что он буквально является креатурой Большого Кольца. Девушка полагала, что Николай просто ошибся: запутался в мелочной политике шахтерских поселений Запада, где чуть ли не каждый человек другому враг. Она, таким образом, старалась чересчур не очернять коллег, но на деле вышло не слишком умело. Она проговорилась о большей части того, что клялась не произносить вслух. Перенервничала в минуту, как решилась на рассказ, и затем уже не могла остановиться.

Меж тем Михаил Моргунов держался поразительно молчаливо и отстраненно. Может, дело было в паре стаканов спиртного, которые он успел

опрокинуть, пока Максим без умолку болтала, однако бизнесмен теперь не нервничал и не суетился, и вообще выглядел так, словно история внезапной гостьи не относится ни к нему, ни к его делам. Вероятно, Моргунов все же являлся одним из таковых людей, которые чувствуют себя наиболее комфортно, когда карты за столом уже раскрыты. Незнание чужих помыслов, неумение залезть к противнику в голову выводили его из себя, в то время как обладание всеми данными, какими бы недобрыми они ни казались, дарило ему чувство контроля. Вот и теперь Михаил слушал офицера внимательно и ни единым мускулом немолодого загорелого лица не выдавал беспокойства по поводу ее слов. Максим, разумеется, не могла знать всего и считала подобное хладнокровие проявлением не иначе как внутреннего стержня, силы воли, однако на деле это было просто опытом принятия куда более радикальных решений. В конце концов, он, Михаил Моргунов, являлся человеком, прикончившим городского начальника полиции. Когда всего через час Давыдов с товарищами придут к схожему выводу, они решат, что бизнесмен, несомненно, сделал это руками одного из бесчисленных прихвостней. Однако они ошибутся. Моргунов лично надавил на спуск. Он и никто другой застрелил старшину Громова. Месяцами затем скрываясь у всех на виду; умело разыгрывая, будто считает потерю невосполнимой.

Только поэтому Михаил все время, что девушка говорила, и держался невозмутимо. Он полагал, что главное злодеяние уже выпало на его долю, и больше подобного не потребуется. Затем Макс заговорила об облаве. Она, растерявшись, стала просить прощения, что не начала с этого, но Моргунов настойчиво дал понять, что плевать хотел на извинения. Он разозлился, потребовал подробностей, и девушка призналась во всем, ради чего и заявилась к бизнесмену. Она растрепала и о несанкционированном проникновении на шахту, и о намерении Давыдова сообщить о находках Большому Кольцу. Макс, ни на миг не сомневаясь, предала товарищей. Она искренне полагала, что поступает по совести. В сущности, это было так. Другое дело, что, сама того не подозревая, девушка запустила своим признанием цепь событий, после которых Борей-Сити придет в себя еще нескоро.

Едва услышав о вторжении, Михаил Моргунов переменился. Хладнокровие последних минут никуда не ушло, однако приобрело пугающий окрас. Максим, возможно, трактовала бы его опасным, если бы только простодушно не поверила в непогрешимость человека, которому открылась. Дослушав, Михаил некоторое время не отводил от девушки испытующего взгляда, точно пытался понять, не мухлюет ли она. Затем он размашистыми шагами добрался до стола и коснулся экрана интеркома. С другого конца отозвались свинцовым басом:

– Что нужно, босс?

– Живо ко мне! – скомандовал бизнесмен.

Дверь кабинета немедленно распахнулась – как будто охранник все это время караулил у порога, – в комнату ворвался один из тех штампованных моргуновских громил. Долговязый и плечистый, он встал сбоку от Максим и на ее фоне смотрелся настоящей горой. Оказавшись практически в тени этого верзилы, девушке стало не по себе. Она успокоила себя мыслью, что скоро эта досадная неприятность разрешится, и поинтересовалась:

– Что вы намерены делать?

Моргунов проигнорировал ее.

– Живо свяжись с объектом! – рявкнул он на охранника. – Поднимай дневную смену!

– Э-э, с объектом? – переспросил громила. Он недоверчиво глянул на Максим и, сделав вперед шаг, уточнил: – То есть с «Ковчегом»?

– Да, мать твою, с «Ковчегом»! Не пялься на нее! Проклятые законники все знают! Или вот-вот узнают! – Михаил в бешенстве пнул дорогущее резное кресло. – Они влезли на шахту! Поднимайте людей!

Охранник уверенно кивнул и хотел было выскочить из кабинета, так же стремительно, как появился, однако Макс перегородила ему путь.