Последние поэты империи

Бондаренко Владимир Григорьевич

И падает, как капля с крыш,

Его пророческая тишь.

(«Русский язык», нач. 1980-х)

Какое великолепие демонстрирует этот язык! Какой не изобретенный, а естественный, живой парад метафор! Какие загадочные «поросшие сухим бурьяном / Воспоминания земли»!

Книжная культура и народная культура соединились вместе.

Движения травы красивы,

Особенно в такую рань,

Когда

она, чуть вскинув гриву,

Бежит, как вспугнутая лань.

(«Трава», 1977)

При всей своей врожденной религиозности мышле­ния он был к тому же и древнеязыческим натурфилосо­фом, в его природный мир входили друзья, женщины, де­ти, Родина, Дон, степи, бабочки, рыбы, шмели. Он всегда нес в себе память детского восприятия мира, доверчи­вость ребенка, доброту, отсюда его ласковые обращения к друзьям — Володечка, Санечка. Отсюда и его вера в лю­дей.

Владимир Цыбин, давний его друг, писал, что «Борис Примеров был один из тех редких людей, кого Бог поце­ловал на творчество». И это в самом деле так. Пушкинско-блоковско-есенинское — моцартианское — начало, не натужное, а летящее, парящее, присутствовало и в нем, оп­ределяло яркую образность его поэзии, неземную фантазийность сравнений и метафор.

Земля, земля, дай дух переведу!

Сегодня мне и весело и жутко —

Вон солнце красное бьет крыльями в пруду

И кружит, как подстреленная утка,

Роняет перья жаркие и крик,

Прощальный крик безудержного сердца...

О чем еще?.. И вечер, как старик,

К моим глазам подносит полотенце.

(«Взошел я в совершенные лета...», 1980-е)

Но довольно о легком и музыкальном. Может, эта душа нараспашку, эта доверчивость к жизни, эта обнаженность, открытость и погубили поэта? Циник бы выжил. Салье­ри — выжил, Моцарт — погиб.

Невозможно отделаться от ощущения, что сейчас в нашем искусстве время господствующих Сальери — они жуют в ресторанах с журналистами, раскручивающими их на деньги Сороса, они играют в значительность, они конструируют стихи, у них холодное сердце. От сострада­ния и неприятия зла в дни народных бедствий душа ис­тинного поэта, будь то Юлия Друнина или Борис Приме­ров, кровоточит, гибнет, а, к примеру, пожилой человек Андрей Вознесенский, кому пора бы уже о душе подумать, радостно заявляет по телевидению, что испытывает от всего происходящего «черный кайф». Не случайно о нем Солженицын сказал: «Деревянное сердце, деревян­ные уши».

А у меня в памяти остается нежный, переживающий за всех нас Борис Примеров.

Возможно, моему нынешнему грустно-лирическому воспоминанию о Борисе способствует

и то, что он сам по­стоянно находится где-то недалеко от меня. Я живу сейчас, работая над этой статьей, в Переделкино, долечиваюсь по­сле болезни, ко мне приезжают друзья — Валентин Усти­нов, Александр Проханов, Владимир Личутин, и тут же не­далеко, на переделкинском кладбище, покоится Борис Примеров.

Ночь давно колдует на дворе

И разносит струи ароматов,

Цвет небес загадочен и матов,

Спят деревья в лунном серебре.

Утомил людей веселый хмель.

Ко всему прислушиваясь чутко,

На свирели сладостно и жутко

Май выводит сказочную трель.

Спят деревья в лунном серебре.

Только я пленен томленьем вешним,

Все грущу о новом, о нездешнем...

Я умру сегодня на заре.

(«Ночь давно колдует на дворе...», 1988)

Борис Терентьевич Примеров по своей воле ушел из жизни 5 мая 1995 года здесь, в Переделкино, не выдержав катастрофы России, так и не пережив кровавых событий октября 1993 года, расстрела своих друзей, гибели всего, что было ему дорого. В предсмертной записке он написал: «Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина34... Неохота жить с подонка­ми: Лужковым и Ельциным. Опомнись, народ, и свергни клику... такого не было и не будет на белом свете».

Прощаясь с ним, Владимир Цыбин сказал, может быть, вещие слова: «"...Чтобы убить народ, надо убить его поэтов" — эти слова много раз повторял Борис Примеров, не принимая бездуховного сегодняшнего времени. Нынешние дни покинул ангел времени, ангел-хранитель, и гибнут первыми те, кто близко стоял к бездне: поэты-мечтатели... Тем более такие поэты, как Борис Примеров, которые видят мир как бы из какого-то дальнего и провидческого сна. Они сейчас не нужны, отвергнуты — отторг­нутое от дела поколение. В таланте есть пророческий дар — он видел всю пустоту и гнусность режима новых людей».

Как бы предвидя агонию ельцинской клики, разрушив­шей Россию и погубившей сотни тысяч людей, летит ей в лицо примеровское предсмертное проклятье.

«Страшно проклятие поэта, — продолжал Владимир Цыбин, — потому что оно всегда сбывается, как проклятье Лермонтова Николаю Первому, который кончил первой чуть ли не за двести лет проигранной войной (как чечен­ская война — проклятье Ельцину. — В. Б.). Последнее сквозь тесноту удушения проклятье Бориса Примерова не­пременно исполнится. Страшно проклятье поэта, ибо он, хотя и блудное, но дитя Бога».