Последние поэты империи

Бондаренко Владимир Григорьевич

Не волнуйтесь — я не уехал,

И не надейтесь — я не уеду!

(1970)

И в этом я стопроцентно уверен — не уехал бы. Вне России не было смысла в его жизни. Западу он был непо­нятен и не нужен. Так, очередной муж известной киноди­вы, позарившейся на русскую экзотику. А все эти сказки о его популярности во Франции или в Америке — для наших темных образованцев. Пусть там хоть сто его пластинок выйдет и пять собраний сочинений — в тот период Запад еще боялся Советского Союза, и потому западные прави­тельства не жалели никаких денег на углубление любых трещин в его монолите, каждому уехавшему из СССР со­здавали на Западе самые комфортные условия, в чем от­кровенно признавались позднее и Владимир Максимов, и Андрей Синявский, и Александр Зиновьев.

Их печатали и издавали из политических целей, а не потому, что так диктовал западный рынок. Нет, рыночным товаром на Западе Высоцкий никогда не был, — никогда на улицах Парижа из открытых окон не станет звучать его голос, и Высоцкий это прекрасно понимал. Он с радостью купался в буржуазной роскоши, но... в перерывах между своими песнями... Никогда, ни в те брежневские годы, ни сейчас не уехал бы Владимир Высоцкий ни в какую Америку, ни в какой Израиль. Он начинал скучать по России и по своему месту в ней уже спустя несколько дней после приезда в Париж или в США. Там он был интересен лишь как «русский бунтарь». Потому и отказался сниматься в Израиле в кино, что боял­ся — чиновники воспользуются случаем и обратно не пус­тят. Леониду Мончинскому, одному из немногих подлин­ных друзей Высоцкого, немецкий корреспондент Норберт Кухинке сказал: «Высоцкий — большой поэт, но — рус­ский. Очень русский. Запад имеет другие проблемы. Он к нам не придет».

Мне, достаточно хорошо знающему западный мир, смешно, когда наши либералы вопят о мнимых успехах то­го или иного отечественного поэта или артиста после их выступлений перед кучкой западных славистов или в зале, на сто процентов заполненном нашими же эмигрантами. Западный мир и свою-то культуру плохо знает, о столетнем юбилее Хемингуэя никто не вспомнил, а тут какой-то ору­щий, хрипящий русский... Не получилось завоевания Аме­рики ни у Маяковского, ни у Есенина, ни у Высоцкого. А дома, в этой «черной копоти», — ты у всех на слуху. Как же быть? Глотнуть буржуйского воздуха — и обратно, в родные пенаты, в «смрад, где косо висят образа».

Если нет веры ни в свой народ, ни в ту или иную идео­логию, ни в Бога, то все лучшее в своей стране видится только в ее прошлом, в том числе и в прошлом своих отцов, в тяжелом, но великом времени, когда:

...Было время — и были подвалы,

Было дело — и цены снижали,

И текли куда надо каналы,

И в конце куда надо впадали...

(«Баллада о детстве», 1975)

Его первая опора в поединке со смертью — опора на фронтовое поколение, на героическое прошлое отцов. Вот почему он так охотно откликался на все просьбы киноре­жиссеров написать песни на военную тему. Это была его отдушина, его ностальгия по героике. «Меня спрашивают: "Ну почему ты так много пишешь о войне? Ведь ты же не мог воевать, ты же молодой еще человек". Я говорю — да, это правда. Но моей семьи война коснулась, у нас и смерти есть — и погибшие, и те, которых — вот я рассказываю — догнали старые раны: в прошлом году умер мой дядька — это единственный мой родственник... И когда несли его те­ло, впереди шли семнадцать летчиков и на семнадцати красных сафьяновых подушках несли семнадцать его орде­нов, а медали даже некуда было класть. Такой вот был па­рень, человек... Так что тут и говорить нечего — конечно, всегда будем возвращаться мыслями к войне. Но я-то пишу о войне не только потому, что у меня военная семья, — всех людей, которые живут у нас в стране, она коснулась...»

Может быть, многим хорошим в творчестве Высоцкого мы обязаны «единственному дяде и другу» Алексею Высоцкому, артиллеристу, полному кавалеру орденов Боевого Красного Знамени, и его жене Александре, потерявшей на фронте руку. Благодаря им Владимир Высоцкий всю жизнь чувствовал свою сопричастность с воевавшими, благодаря им понял правду войны. И когда на пути его встретился белорусский кинорежиссер Виктор Туров, тоже по-настоящему болеющий прошедшей войной, переживший в детстве увиденный им расстрел отца-партизана, он искренне откликнулся на его просьбу написать для фильма «Я родом из детства» военные песни. «Сценарий фильма написал Шпаликов, трагически погибший — он повесился, Гена. А кар­тину снял режиссер — мой близкий друг Виктор Туров. Не нужно никаких гидов и переводчиков, если хотите посмот­реть Белоруссию — надо, чтобы Витя Туров показал.

Он так любит свою родину, что может показать все... Когда ему было пять лет всего, на его глазах расстреляли отца — он был партизаном: вернулся, думал, что нет никого в дерев­не, и навестил семью. Была засада, его полицаи вывели из дома и расстреляли. Это первое потрясение детское было... У него сохранилось это восприятие — удивительное вос­приятие военных лет, конца войны... Его фильмы о парти­занах — безо всяких преувеличений — очень по правде, с каким-то своим настроением и хорошим глазом на это де­ло. Он был взрослый ребенок в десять лет — как все дети войны...» Совпали судьбы трех детей войны — сценариста Геннадия Шпаликова, режиссера Виктора Турова и актера, автора песен Владимира Высоцкого...

У Высоцкого многое в творчестве зависело от того, к кому он «прислонялся». Вот когда он прислонялся к насто­ящим людям, заряжаясь от них энергией войны, энергией Победы, и шли у него лучшие, народные, песни.

От границы мы Землю вертели назад —

Было дело сначала, —

Но обратно ее закрутил наш комбат,

Оттолкнувшись ногой от Урала.

Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,

Принял пулю на вдохе, —

Но на запад, на запад ползет батальон,

Чтобы солнце взошло на востоке.

("Мы вращаем Землю", 1972)

И сколько таких песен пела страна! «Сыновья уходят в бой», «Высота», «Штрафные батальоны», «Черные бушла­ты». Пусть он по-актерски пережимал, прав Куняев, говоря о «заплаканных вдовах», пусть он был эхом воевавших от­цов. Но разве это плохо, что мальчишки уже семидесятых годов без всякого приказа и нажима пели и слушали песни о Великой Отечественной войне?

Его слушала вся страна именно благодаря тому, что он долгое время умел прислоняться к настоящим людям, вос­полняя у них недостаток веры в будущее. Такими настоящи­ми людьми были альпинисты, моряки, геологи, золотодо­бытчики, хирурги, следователи из угро. Никто еще не от­следил судьбы тех двадцати — тридцати человек, талантли­вым эхом которых довелось стать Владимиру Высоцкому. Думаю, среди них золотодобытчик Вадим Туманов, капитан Анатолий Гарагуля, альпинист Михаил Хергиани, клоун Ле­онид Енгибаров, работник угрозыска Анатолий Утевский... Вот почему он так тянулся к людям дела, к людям судьбы, встречался с Юрием Гагариным, выступал на шахтах, на ко­раблях, перед летчиками. Это были не просто встречи с поклонниками, это была подпитка ощущениями. Когда нет большой веры ни во что, нет своего большого дела, можно жить отражениями. Насколько я понимаю, сам театр ни­когда не был для Владимира Высоцкого таким большим де­лом. Со временем он вообще собирался уйти из театра, по­святить себя литературе. И говорил, что если бы пришлось начать жизнь сначала, он только бы писал и больше ничего. С этим согласен и режиссер Юрий Любимов: «Я думаю, что он, если бы жил, писал прозу. Он ведь под конец больше бу­магу и перо брал, чем подбирал свои незатейливые мело­дии. Признавался, что заводится от ритма, от темпа, стих легче ложится. Мне кажется, он для этого и бренчал...» Вто­рит ему парижский друг Высоцкого скульптор Михаил Ше­мякин: «Года за полтора-два до смерти он все сетовал на какую-то безысходность, серятину, усталость от театра...»

Если одной из опор Высоцкого была великая эпоха войны, то другой, не менее важной, — опора на друзей. Он был по­ставлен жизнью в такие условия, что и жизнь, и творчество на­прямую зависели от друзей, от качества дружбы. Но одни дру­зья уходили насовсем — Левон Кочарян, Василий Шукшин, другие предавали, от третьих сам отворачивался, и под конец жизни все чаще оставался тотально одиноким и ненужным.

Смерть самых лучших намечает —

И дергает по одному.

Такой наш брат ушел во тьму!

(«Памяти Василия Шукшина», 1974)

Это о Шукшине, которого любил и ценил.

Тема друзей — одна из главных и вместе с тем больных тем в творчестве Высоцкого. По-человечески важность этой темы можно понять. В любую эпоху безвременья от пустоты жизни человек спасается дружбой и любовью, ес­ли нет ничего высшего.

А мы живем в мертвящей пустоте, —