Последние солдаты империи
Шрифт:
Нужно сказать, что Маннергейма совсем не удивило такое отношение подчиненных к своему бывшему командиру. Генерал Каледин за восемь месяцев боев заслужил репутацию человека исключительной храбрости, который, несмотря на все запреты и выговоры, лично водил свои полки и эскадроны на вражеские пулеметы. Хотя, поговаривали, что разносы за бесшабашную удаль Каледин получал только для видимости и для того, чтобы его пример не распространился на других комдивов. И получение Калединым Георгиевского оружия за храбрость, а затем подряд двух орденов Георгия 4-й и 3-й степени – тому подтверждение.
12-я кавалерийская дивизия, имея в своем составе четыре полка, которые были разделены на две бригады, за три года
Не менее славные традиции имели и два других полка: Белгородских улан и Стародубских драгун. Первый, организованный по личному приказу Петра I в 1701 году, отличился еще в Полтавскую баталию. Второй – участник двух кампаний, 1812–1814 годов и 1877–1878 годов, запомнился тем, что первым ворвался в осажденную Плевну, потеряв при этом более половины своего численного состава.
Четвертый полк был сформирован из оренбургских казаков, которые, равняясь на своих знаменитых соседей, всячески старались не ударить лицом в грязь, первыми лезли в самое пекло и очень обижались, когда их по каким-либо причинам ставили на вспомогательное направление.
На следующее утро после совещания Маннергейм направил в штаб армии план операции, которая, учитывая превосходство австрийцев и немцев в артиллерии, на первый взгляд выглядела как авантюра. Дело в том, что, изучая доклады полковых командиров 1-й Донской дивизии, Маннергейм обратил внимание, что атаки, которые за последний месяц проводили смешанные автро-германские войска, носили хаотичный и непродуманный характер. А регулярные обстрелы русских позиций тяжелой артиллерией – главным козырем противника – совершенно не учитывали ни особенности местности, ни расположения русских соединений. Вывод напрашивался сам собой – разведка у австрийцев работала плохо, и они не имели точных данных о неприятеле.
Учитывая эти обстоятельства, а также неплотный стык со своим правым соседом – Кавказской туземной («Дикой») дивизией, которой командовал младший брат Николая II великий князь Михаил Александрович, генерал Маннергейм предложил спровоцировать атаку противника на место соединения двух дивизий с последующей имитацией ложного прорыва обороны. А затем, когда австро-венгры начнут развивать наступление и устремятся в прорыв, совместными фланговыми контрударами захлопнуть мышеловку.
Этот план по мнению полковника Полякова был хорош, однако начштаба беспокоило недостаточное взаимодействие с их правым соседом; отсутствие связи и налаженных коммуникаций создавало постоянную угрозу атакам с фланга, а любые наступательные действия дивизии Маннергейма при такой постановке дела, могли привести не только к неоправданным потерям, но и к окружению и пленению передовых атакующих подразделений 12-й дивизии.
Направив командующему 8-й армией схему и подробный план операции, Маннергейм тут же начал ее подготовку и направился на рекогносцировку на свой правый фланг; он ничуть не сомневался, что Брусилов поддержит его инициативу, и от штаба армии ожидал только одобрения. Что было особенно важно, командующий своим приказом должен был помочь генералу Маннергейму наладить взаимодействие с именитым комдивом, каковым, учитывая близкие родственные отношения с императором, был великий князь Михаил
Через два дня Брусилов прислал Маннергейму письмо, в котором выражалось полное одобрение его плана, и советовал барону лично и незамедлительно установить с великим князем более тесный контакт и самолично нанести тому визит.
– Большего он, как видно, сделать не мог, – решил для себя Маннергейм и в сопровождении конвойного взвода ахтырцев направился в Кавказскую туземную дивизию.
У Михаила Александровича Романова отношения со своим великодержавным старшим братом Николаем в разные периоды жизни складывались по-разному и не всегда отражали те истинные добрые чувства, которые оба брата питали друг к другу с детских лет и до самой смерти. Внешне совершенно не похожие, оба старших сына Александра III обладали схожим мировоззрением и взглядами на российское государственное устройство. И, наверное, поэтому, когда в 1912-м Николай II крайне резко отозвался о тайном бракосочетании Михаила с Натальей Сергеевной Вульферт, урожденной графиней Шереметьевой, и приказал лишить брата всех претензий на российский престол, великий князь Михаил Александрович с пониманием воспринял эту реакцию.
Два года продолжалась опала. Два года Николай II не хотел ни видеть, ни слышать своего некогда горячо любимого брата, и только начавшаяся война да давление императрицы заставили государя сменить гнев на милость. Михаил Александрович был приглашен на прием и под молчаливое одобрение Александры Федоровны получил под руку только что сформированную Кавказскую туземную дивизию, а также полное отпущение грехов и прежнее расположение царствующей семьи.
Через месяц прибыв с дивизией на фронт в 8-ю армию генерала Брусилова, Михаил Александрович, без высокомерия и жеманства, немедленно поспешил с представлением к командующему, справедливо считая, что субординация и дисциплина в армии находятся выше всех рангов и фамилий. Но Брусилов был опытным царедворцем. Закрепив за «Дикой дивизией» сравнительно небольшой участок фронта, он предоставил великому князю полную свободу действий, что сразу же неблагоприятно отразилось не только на отношениях с соседями, но и на душевном расположении самого Михаила Александровича, который, чувствуя образовавшуюся вокруг себя пустоту, от нечего делать стал регулярно совершать со своими черкесами дерзкие по замыслу, но совершенно не эффективные по результату, вылазки в тыл противника.
Приказ Брусилова оказать содействие дивизии барона Маннергейма застал Михаила Александровича как раз за подготовкой очередного рейда. Обрадовавшись, что о нем вспомнили, великий князь, отложив в сторону план очередного набега на австрийцев, сразу же засобирался к своему соседу, которого он знал по службе в гвардии.
Но Маннергейм опередил великого князя и чуть было не поплатился за свою беспечность. Чечены охранно-конвойной сотни, едва заметив подходящий на рысях взвод ахтырцев, которых они поначалу приняли за австрийских драгун, молча сорвались с места и, обнажив сабли бешеным галопом понеслись в сторону незваных гостей.
Маннергейм сперва опешил от такого приема, но затем, догадавшись, в чем дело, сбросил на землю свою бурку, приказал гусарам остановиться и вложить шашки в ножны.
Когда до барона и стоявших рядом с ним гусар осталось чуть более пятидесяти метров, головорезы великого князя наконец-то разглядели золотые эполеты Маннергейма и так же молча, круто развернувшись, не сбавляя скорости, понеслись на свои исходные позиции. А оторопевшие от этого безумного представления и Маннергейм, и гусары еще несколько минут стояли и смотрели вслед всадникам, только теперь в полной мере понимая, почему с недавнего времени во всех приказах и донесениях эта дивизия стала именоваться «Дикой».