Последние сумерки
Шрифт:
21 час 05 минут
Сумасшедший пьяный автобус – сам по себе уже абсолютно в булгаковском духе – скользил по темнеющим московским улицам.
Кто-то целовался, кто-то горячо спорил о современной литературе, перегнувшись через спинку сиденья, кто-то строил грандиозные творческие проекты на будущую осень. Рубик Асратян взял в длинные смуглые пальцы гитару. И они пели Окуджаву – всего. И «Арбат», и «Виноградную косточку», и «Пока земля еще вертится…»…
За окнами мелькала ее любимая Москва.
Все вышли из автобуса, и в сиреневых сумерках Юлия кружилась на бульваре под струнные переборы, и ее солнце-клеш цвета заката над крышами не успевало за ней. А потом она стала кружиться с вечным студентом Сашенькой под вальс, который наигрывал Рубик. В черной воде пруда уже отражались звезды, но тоненький ручеек беспокойства по поводу завтрашнего – или уже сегодняшнего? – отъезда напрочь смывался мощной волной уверенности. Полнейшей, глубочайшей и столь редкой для Юлии уверенности в том, что вот сейчас она точно делает все правильно. Просто потому что, ну когда же еще, скажите пожалуйста, кружиться ночью под вальс в коралловом платье, как не летней московской ночью в день выпускного накануне отъезда в Испанию?!!
А лакированная гондола беззвучно скользила по лакированной водной глади – и это было что-то совсем уж булгаковское. Потом они опять ехали и пили коньяк из железной фляжки – все из одной. Он кончился как раз тогда, когда они все оказались в гулком влажном полумраке знаменитого подъезда на Садовой.
Юлия не стала подниматься вместе со всеми в «нехорошую» квартиру. Она как раз успевала на метро до закрытия. Ей было уже все равно, будет сердиться Олег или не будет. Она была так рада всему, всему на свете – этому дню, Москве, Димасу, Ларисону, Иркиному актеру, охраннику в зоопарке и своим друзьям, что не могла уже волноваться о таких смешных мелочах.
Она тихонько отстала на лестнице от гомонящей толпы друзей. В голове гудело – от гитары, от смеха, от песен и коньяка. Гудело так по-хорошему, так по-счастливому, так по-праздничному! И вся жизнь так остро чувствовалась впереди – и молодость, и безграничные возможности, и любовь. Любовь просто ко всем. И ко всему миру. И к себе. А еще больше – к Олегу…
– Алло?!! – она так звонко это сказала в зазвонивший наконец-то вовремя телефон, что стены подъезда отозвались оглушительным эхом.
– Юлия. Ты где?
– Олежка, я тебя так люблю… Ох! Что я тебе расскажу! Ты только не обижайся, пожалуйста, милый, у меня сегодня был такой день, такой… знаешь… волшебный! Я сейчас приеду и все-все тебе расскажу…
– Можешь не приезжать, – лед в голосе из трубки мог бы наполнить до краев двадцать порций «мохито». – Ты неизвестно где и с кем целый день шляешься, ни разу не удосужилась позвонить и все это потому, что день у тебя волшебный?! Да тебе просто на меня наплевать.
– Прости, Олег, у меня ни копейки не было на телефон положить, понимаешь, просто так все получилось здорово…
– Ты что мне будешь рассказывать?! Что целый день одна провела в Москве без копейки денег?!! Я
– Я не вру!!!
Слезы блестели у Юлии на глазах, когда она растерянно спускалась по затихшей лестнице. Слезы обиды, одиночества и непонимания уже готовы были пролиться, ошпаривая щеки и приводя в чувство, как кипяток расшалившуюся кошку. Но Маргарита, намалеванная углем на серой стене смотрела на Юлию так сочувственно, а Бегемот так издевательски и подстрекательски ухмылялся, протягивая рюмку спирта в толстой черной лапе… что Юлии просто ничего не оставалось сделать, как расправить плечи и улыбнуться, гордо подняв подбородок.
23 часа 15 минут
На Садовой начиналась летняя московская клубная ночь. Бульварная, пьяная, свежая, горячая ночь.
Возбужденные компании сновали мимо, перемещаясь из клуба в клуб, нарядные дамы и мужчины вальяжно фланировали по ярко освещенным улицам центра, то и дело останавливались такси, впуская и выпуская неугомонных пассажиров.
Острое, горькое как васаби чувство одиночества и несправедливости делало ноги Юлии тяжелыми и ватными, буквально мешая идти. И наверное, дьявольское влияние «нехорошей» квартиры все-таки существует. А в некоторые ночи оно настолько сильно, что реально действует на особо чувствительные натуры. И что, как не это подтолкнуло Юлию к дверям ее любимого «Б2»? Или это был худой охранник в очках как у Коровьева, который подмигнул ей нагло и провокационно – мол, заходи, на пару танцев.
«На два танца. Только на два. Ритуальных. То есть – прощальных. Ну, в общем…» – говорила себе Юлия, а ноги уже сами выписывали рок-н-ролл на знакомой ретро-дискотеке. Вот только букет, уже незамечаемым аксессуаром прилипший к рукам, мешал танцевать.
Великолепным, чистым, как марсианский хрусталь, голосом Агузарова пела «Король Оранжевое лето». Вообще, сегодня было как-то особенно весело. И Юлия быстро поняла почему.
– С днем рождения, Флай!!! – прокричал вдруг в микрофон бармен, подавая за диджейскую стойку три бокала с шампанским.
Вот как – оказывается, у ее любимого диджея сегодня праздник! Ни секунды не раздумывая, Юлия стремительно подлетела, скользнув сквозь потную толпу к диджейскому пульту.
– Поздравляю! – крикнула она сквозь музыку.
И с облегчением всучила удивленному Флаю чуть привядший, но все еще прекрасный букет. Перегнувшись через стойку, чмокнула его в щеку и, довольная освободившимися руками, принялась прыгать со всеми под «Вайя Кон Диас». К сожалению, песня быстро кончилась. Пора было уходить.
– Посвящается девушке в розовом платье! – раздалось в микрофон за спиной.
И она услышала томительно-сексуальный баритон трубадура из «Бременских музыкантов». «Лу-уч со-оолнца золото-о-ого…» – плыло в мерцающей темноте танцпола, и вдруг… ее сердце остановилось. На миг, конечно. Потом опять пошло. Просто сбилось немножко, от неожиданности. И немудрено – таких совпадений в жизни не бывает. Нет, бывают, и много – только это не совпадения. Вот в чем все дело.