Последние Врата

Ночь нагрянула стремительно — обволокла небо темным покрывалом и, высунув из-под него глаз- луну, хитренько уставилась на землю: вот, мол, вам беспокойное времечко. Что скажете на это?

Стража на крепостных стенах жгла факелы и напря­жен но всматривалась в

темноту. Толку от этого было мало дальше двух десятков метров все тонуло во мраке, но страх заставлял стражников наваливаться грудью па камни, вздрагивать от малейшего шума, протирать глаза и снова таращиться на черную стену.

Времена наступили беспокойные. Никто, даже сам король Реберик Восьмой, не знал, что случится к утру. Покой дворца и ночью нарушался лязгом доспехов и бря­цаньем мечей усиленной стражи.

Принцесса Альбина сидела на тахте напротив ярко пылающего камина, поджав под себя ноги. Рядом валя­лась книга, но девушка за весь вечер ни разу ее не рас­крыла. Она держала в руках фотографию и смотрела на нее так, как будто ждала, что карточка вот-вот загово­рит. Возле принцессы, свернувшись калачиком, дремал Капунькис. Альбина чесала у него между ушками, а когда прерывалась, чтоб смахнуть набежавшую на глаза слезу, малыш недовольно ворочался.

Бурунькис нервно расхаживал перед камином, то и дело переступая через щенка Ремоса, разлегшегося у каминной решетки. Иногда Бурунькис останавливался, морщил лоб, а потом, разочаровавшись в пришедшей и, обреченно махал рукой и принимался снова мерить шагами комнату.

— Нет, я так больше не могу! — решился он нарушить тишину. — Надо что-то делать.

— Что делать? всхлипнула Альбина. — Ах, если бы знать, что делать! Мы с отцом все перепробовали! И разведчиков посылали, и колдунов призывали — все напрасно: не осталось в нашем мире свободных Врат.

— А это всегда так. — Капунькис зевнул. — В жизни почему-то все сложнее, чем могло бы быть. Я, например, мечтаю быть художником. Казалось бы, чего проще — бери кисточку и малюй, так ведь нет! Вместо дракона курица какая-то получается, вместо человека — огурец с палочками.

— Мы должны верить в Генриха, — сказала Альби­на. — Я уверена — он найдет способ открыть Врата!

— И я так считаю, — поддержал принцессу Капунь­кис. — А ты, братец, просто паникер.

— Поговори у меня. — Бурунькис погрозил кулач­ком. — Я тебе паникера покажу — сам запаникуешь!

— Вы еще подеритесь, — сказала Альбина. — Толь­ко ссор нам не хватало.

— Это потому, что мы переживаем за Генриха, — объяснил Капунькис. — Когда мы нервничаем, мы всег­да ругаемся.

Он нетерпеливо заерзал:

— Ты чеши, Альбина, чеши, не отвлекайся.

— Сковородкой бы тебя причесать! — буркнул Бурунькис. — Вы себе как хотите, а я отправляюсь в Ливантию. В этом деле без короля Фуазебаля и его сынка Дуралоя не обошлось.

— Они здесь ни при чем, — вздохнула принцесса. Ливантийские войска еще вчера убрались от наших границ. К ним повадились орды степняков и на­храпов. Теперь им не до нас.

— А я уверен, что все безобразия их рук дело! — заупрямился Бурунькис. Они ведь грозились отомстить нам, вот и отомстили. Да только, похоже, их делишки против них

же оберну...

Глюма перебил оглушительный рев. Стены замка затряслись, покачнулась люстра, из камина вывалилось несколько тлеющих головешек. Одна из них едва не опалила шерсть на морде щенка. Ремос недовольно тявкнул, отскочил на полметра и снова улегся, поло­жив голову на лапы.

— Жрать, наверное, громадина хочет, — проворчал Капунькис. — Кормишь его, кормишь, а он вечно го­лодный. Я, конечно, понимаю, что великан есть вели­кан и одной коровой он не насытится. Но слопать деся­ток, а через час снова реветь от голода — это никуда не годится!

— Подавился бы он рогами или копытами! — руг­нулся Бурунькис. — И откуда только взялись велика­ны на нашу голову? Кто посмел нарушить запрет Одина п запустить их в Малый Мидгард? Какую силу и власть надо иметь, чтоб заставить глупых етунов усесться у каждых Врат, даже давным-давно поломанных, и дер­жать их?

— И ведь как хитро устроено, — подхватил Капунькис. Мало того, что они не допускают нас к нашим собственным Вратам, так ведь нам приходится их за это кормить! А не накормишь, молотят, проклятые, кула­ками по земле, да так, что дома рушатся. Одно утеша­ет: не только к нам заявились етуны, но также в Вели­кую Урунгальдию и, что самое приятное, в Ливантию.

Я вот что думаю: скоро они сожрут всех коров и в Берилингпи наступит голод.

— Пусть! — сказала принцесса. — Быть может, тогда хоть один уберется от Врат, и мы встретимся с Генрихом.

— Жди! хмыкнул Бурунькис. — Когда они со­жрут всех коров, то примутся за коз и овец; а когда и эти закончатся, возьмутся за людей; а когда съедят пос­леднего, начнут охотиться на глюмов.

Нас етуны не поймают, — успокаивающе сказал Капунькис. — Они нас даже не увидят — такие мы ма­ленькие.

Со двора снова донесся рев. Ему ответил издалека еще один голос, потом другой, третий.

— Теперь до утра покоя не будет, — покачал головой Бурунькис. — Раз уж начали перекрикиваться, так, пока все не выговорятся, не уймутся.

— Как жалобно ревут, — вздохнула Альбина. — Мне кажется, великаны очень страдают от того, что прико­ваны к Вратам.

— Пусть страдают, — возразил Капунькис. — Если бы они получили свободу, то сокрушили бы и перетоп­тали весь Малый Мидгард. Вспомни, когда наш при­перся, так он одним шагом полдворца развалил и не за­метил!

— Надо было скорее очищать завал со вторыми Вра­тами, — проворчал Бурунькис. — А теперь уж их не расчистишь. Стоит приняться за работу, как великан- етун приходит в такое бешенство, будто ему в брюхо вместо коровы залили кипящего масла... Так ты идешь со мной в Ливантию или остаешься уши чесать?

Капунькис сладко потянулся, потом резко, словно потревоженная кошка, соскочил с тахты.

— Разумеется, иду. Раз уж нельзя пойти к Генриху, то почему бы не поглядеть на Ливантию? Никогда там не был.

— Я тоже с вами, — сказала Альбина, но Бурунь­кис остановил ее:

— Ты не можешь. Ты недь не просто девчонка — ты принцесса. На тебе дела государственной важности.

— И потом, — поддержал братца Капунькис, — ты однажды уже сбежала из дворца. Ничего хорошего из этого по вышло.