Последние Врата

Райтер Мартин

— Нет, — сказал Генрих. — После кладбища я сразу домой. Не хочу, чтоб мать узнала, что меня не было дома всю ночь. Встретимся после уроков. Но если честно, то после твоего рассказа мне не очень-то хочется встречаться с твоими родителями.

— Не встретишься, — Олаф улыбнулся. — В моей квартире скорее змея или скорпиона встретишь, чем кого-то из них. Я разве не говорил, что вот уж второй год живу один?

— Один? — встрял в разговор Питер. — Что значит один? В четырнадцать лет одному, без родителей, снимать квартиру не разрешается!

— Ну, по

большому счету, если ты исправно платишь хозяину дома, так никому нет дела, кто в этой квартире проживает. А своим любимым папочке с мамочкой я два года назад заявил, что жить вместе с ними не желаю. И поставил условие — или они снимут для меня отдельную квартиру, или я устрою им черт знает что!

— Так ты живешь один? Вот счастливчик! — воскликнул Питер. — Мне бы тоже хотелось пожить одному. Делай что хочешь! Приводи кого хочешь! Красота! О такой свободе можно только мечтать.

Олаф неопределенно пожал плечами.

— А вообще, я предлагаю в школу не идти. Кому нужны эти школы, если неизвестно — будем ли мы завтра живы? Лично я никуда идти не собираюсь. А вы?

Питер промолчал, а Генрих сказал:

— Утро вечера мудренее. Но мне еще надо найти гномов, сказать, чтобы привели на встречу старика Эйвинда...

— Зачем он нам? — удивился Олаф.

— Он может помочь нам прочесть манускрипт.

— Кто такой Эйвинд? — спросил Питер. — Эксперт по истории?

— В некотором роде, — кивнул Генрих. — Ты, Олаф, где живешь?

— Улица Якоба, двадцать семь. Это напротив оптики «Фильман». Если что, я буду дома, заходите.

Часы на городской ратуше пробили четвертый час. Солнце медленно, словно нехотя, тянулось к крышам домов и верхушкам деревьев. Его лучи еще не набрали силы, и окна домов оставались темными. Воздух был полон свежести, а улицы тишины. Друзья направлялись к старому кладбищу.

Глава XVII

ГОЛОВОЛОМКА ДРЕВНИХ

Оказавшись дома, Генрих открыл футляр, развернул манускрипт. Яркий свет лампы высветил детали древнего письма. Кожа пожелтела от времени, на ней расползлись ржавые пятна, а края и нижняя часть пергамента хранили следы крысиных или мышиных зубов. Чернильные рукописные строчки, выстроенные в ровные столбцы, поблекли, но все же не настолько, чтобы нельзя было разобрать буквы. Манускрипт был написан готическим шрифтом, что усложняло чтение. Впрочем, главная трудность заключалась не в прочтении, а в понимании смысла. Это были стихи, связь между строчками которых угадывалась с трудом.

Не в силах уснуть, Генрих просидел над древним письмом до звонка будильника, потом спрятал манускрипт в рюкзак и отправился к развалинам дома графов Ойшенгеров. Он хотел лишь сказать гномам, чтоб они разбудили пленника и привели старика к Олафу Кауфману, но нетерпение оказалось настолько сильным, что в школу Генрих не пошел. Он дождался, когда гномы выволокут возмущающегося Скальда Ярлов из темницы, и зашагал вместе с ними прямиком на улицу Якоба. По пути Генрих рассказал пленнику о рукописи и о том, что

требуется помощь в ее расшифровке. Старик не ответил «да», но из-за опасения перед гномами не сказал и «нет». Видимо, был он с утра не в духе, так как всю дорогу молчал.

Генрих отыскал кнопку с надписью «О. Кауфман», позвонил раз, другой. Дверь открылась.

— Прочитал я эту рукопись и ничего не понял, — сказал Генрих Олафу, едва переступив порог. — Совсем ничего. Дождемся Питера и будем вместе разбираться...

— А я уже здесь! — раздался из комнаты голос Питера.

— Ты тоже не в школе? — удивился Генрих.

— Когда речь идет о научном открытии, способном перевернуть весь мир, школа отступает на задний план. Давай скорее манускрипт, а то я сейчас умру от нетерпения!

Генрих прошел в комнату, следом за ним гномы втащили старого поэта.

— Этот старик немного не в себе, — шепнул Олаф Питеру. — Так что ты не обращай на его болтовню особого внимания.

Питер понимающе кивнул, поднялся с кресла и протянул скальду руку.

— Меня зовут Питер Бергман.

— Эйвинд из Норддерфера, — буркнул старик, непонимающе взглянул на руку Питера и добавил: — Скальд Ярлов.

Питер постоял в глупой позе несколько секунд, потом покосился на Олафа, опустил руку и шепнул:

— Ах, ну да. Ты ведь предупреждал.

Он вернулся на свое место, а Олаф уселся на диван, посадив старика во второе кресло. Генрих отпустил гномов, уверив их, что сбежать пленнику ни за что не позволит. Потом мальчик встал посреди комнаты и сказал:

— Итак, сейчас я прочитаю манускрипт, а потом пусть каждый выскажется. Это, похоже, стихотворение. Вот послушайте:

Дороги асов,

тропа мужа Сив —

вот ими Тайны,

что в Море Зверей

глубоко зарыта;

Дочь Мундильфари

злится напрасно —

ей не увидеть

Кожу Мидгардов...

Генрих сделал паузу, а Олаф спросил:

— Кто злится напрасно? Мундифари? Мундильфари, поправил Генрих.

— Что за чушь? хмыкнул Питер. — Это и в самом деле тот манускрипт, за которым мы охотились? М- да. Но моему, мы только зря угробили столько времени и сил.

— А вы что скажете, господин Эйвинд? — обратился Генрих к старику.

Эйвинд, Скальд Ярлов, презрительно фыркнул:

— В Малом Мидгарде даже последний невежа не позволит себе обозвать чушью такие превосходные стихи! Видать, правду говорят: Большой Мидгард населен дикими варварами, далекими от поэтического слога.

— Вы хотите сказать, что понимаете, о чем идет речь? — спросил Генрих, с недоверием разглядывая лицо старика.

— Не надо быть мудрецом, чтоб понять, — старик хмыкнул.

— И что же это за Море Зверей, в котором что-то зарыто? Речь идет о морском дне? А кто такая Мундильфари, которая, если судить по древности письма, умерла от злости лет пятьсот назад. Она королева? Герцогиня?

— Не стану я вам объяснять, — старик гордо задрал кверху бородку. — Мое положение несчастного пленника возмущает мою гордость и запирает уста.