Последний алхимик
Шрифт:
— Что?!
— Он только что перестал дышать. Он отказался от врача. Вообще от какой бы то ни было помощи! До самого конца он наотрез отвергал всякую помощь. — Это говорила женщина, которая жила с ним в одном номере.
— Пульс?
— Я не умею щупать пульс.
— Зеркальце у вас есть? — спросил Смит.
— Зачем мне зеркальце?
— Так есть или нет?
— Маленькое дамское зеркальце?
— Да, да.
— Есть. В сумочке у меня зеркало есть.
— Возьмите и поднесите ему к губам.
— А, поняла, если запотеет — значит, дыхание еще есть.
— Вот-вот, — поддакнул
Он ждал, барабаня пальцами по столу и размышляя, во что же они все влипли. Может, в том, что некоторые приписывают звездам, действительно что-то есть? Уж слишком крупным было невезение, чтобы случиться помимо воли провидения.
Ну, ее только за смертью посылать...
Наконец она снова взяла трубку.
— Он мертв, — всхлипнула она.
Глава одинадцатая
Нет, Смит определенно чокнутый. Чиун всегда это знал, но все же попытался его урезонить.
— Да, вы уже сказали мне, что он умер. Но что же я могу поделать, раз человек не желает должным образом чтить предков? Вот и приходится расплачиваться.
— Над всей организацией нависла опасность. Вы — наша последняя надежда!
— Всеобщая беда — неуважение к предкам. В любой цивилизации тот, кто почитает свое прошлое, чтит все самое хорошее и полезное.
— Значит, вы помочь не можете?
— Могущество, сила, достоинство и честь Дома Синанджу всегда к вашим услугам, всегда готовы послужить вашей славе и процветанию, — изрек Чиун и повесил трубку, решив, что пора повидаться с Римо.
Он собирался выйти из номера, когда снова раздались звонки. Он не подошел. Это, конечно, Смит.
Внизу к нему обратился служащий отеля и сказал, что кто-то настойчиво пытается с ним связаться.
Чиун взял трубку — вдруг это девица, с которой живет Римо. Но это оказался Смит.
— Я подумал, что нас, наверное, разъединили, поэтому позвонил к портье, чтобы узнать, в отеле ли вы. Мне сказали, что вы как раз спустились. Послушайте, Чиун, у нас проблема. Я не могу говорить с вами по этому телефону. Вы можете мне сами позвонить?
— Да восславится имя твое в веках! С неизменным моим почтением... — молвил Чиун и, повесив трубку, зашагал к выходу.
Мотель, в котором остановился Римо, находился неподалеку. Все произошло раньше, чем Чиун предполагал. И все же Римо так преуспел в Синанджу, что было трудно сказать, где кончается Синанджу и начинается Римо — пока дело не доходило до неучтивости. Тут, конечно, давало себя знать его белое естество.
Женщина в номере Римо была в полном смятении. У постели сидел врач. Отняв стетоскоп от груди больного, он покачал головой.
Римо неподвижно лежал на кровати с закрытыми глазами и обнаженным торсом. На нем были только спортивные трусы. Тело его застыло. Висевшая на цепочке золотая подвеска сбилась к уху.
— Боюсь, уже слишком поздно, — сказал врач.
— Уберите отсюда этого белого, — приказал Чиун, обращаясь к Консуэло.
— Но это врач!
— Никакой он не врач! Он корейца от японца не отличит. Где у него лечебные травы? Где седина, спутница мудрости? Ему от силы лет сорок.
— Римо умер, — сказала Консуэло.
— Уведите его
— Ваш друг мертв, — сказал врач.
— Что вы понимаете в смерти! Что вы понимаете в смерти?! Вам доводилось убивать?
— Ну хорошо, мне надо оформить акт.
Чиун только махнул рукой. Если этот молокосос хочет самолично доложить начальству, какой он глупец, — это не его, Чиуна, забота.
Когда врач ушел, Чиун объявил, что Римо вовсе не умер.
— Тогда что с ним? С виду он совершенно мертв. Ни пульса. Ни дыхания. Врач сказал, что он умер.
— Его губит упрямство, — сказал Чиун. Он показал на подвеску, съехавшую Римо к уху. — Уберите это!
— Какой толк сейчас убирать какое-то проклятое золото? — недоуменно спросила Консуэло. Уже слишком поздно. Как старик этого не понимает?
— Уберите, — не унимался Чиун.
— Хорошо. Теперь это не имеет значения. Он был хорошим парнем, — сказала Консуэло. Ей захотелось на прощание поцеловать Римо в лоб, укрыть его простыней, чтобы он успокоился навеки. Но вместо того она через голову стянула с него цепочку с подвеской и протянула ее старику азиату. Тот в ужасе шарахнулся. Это был не просто шаг назад — это было какое-то движение, отбросившее его в дальний конец комнаты раньше, чем прозвучал шорох его одежд.
— Не подносите ее ко мне! Уберите. Она проклята!
— Да ладно вам, — устало молвила Консуэло.
— Унесите ее отсюда. Вон. Вон отсюда!
— Я не поняла, что я должна сделать? Подойти к первому встречному и сказать: “Не угодно ли золотую подвеску?”
— Унесите ее отсюда!
— Но она стоит не меньше нескольких сот долларов!
— Вон отсюда!
— Ушам своим не верю, — сказала Консуэло. — Ваш друг умер, а вас больше всего занимает жалкий кусок золота!
— Вон!
— Ну хорошо. Я ухожу. Но вы все-таки ненормальный.
— Червяку лебедь всегда кажется некрасивым, — сказал Чиун.
— Вы меня оскорбляете! — возмутилась Консуэло.
— Ну, кажется, мы наконец поняли друг друга.
Вернувшись, Консуэло увидела, что Чиун сидит рядом с телом. Она не поверила своим глазам: этот старый и верный друг, которого Римо называл не иначе как “папочка”, сидел на кровати и грозил покойнику.
— Ну вот, теперь мы сами убедились. Я не буду тебе говорить, что я давно это знал. Вот до чего тебя довела твоя гордыня! И самоуверенность. А все почему? Надо было слушать, что старшие говорят! Слушать и проявлять почтение к Дому Синанджу, которому ты стольким обязан, который так тебя любил. А ты! — Чиун помолчал и подобрался, дабы полнее выразить переполнявшее его негодование. — Ведь я не возражал против того, что ты служил помешанному императору, хотя на земле есть и по-настоящему почетная работа. Нет, не возражал. Единственное, что мне было от тебя нужно, — это немного уважения, но тебе и этого было для меня жаль! Я и это терпел. И твое неуважение к Синанджу, которое ты демонстрировал изо дня в день, я молча терпел! — Чиун снова замолчал и после некоторых раздумий воскликнул: — Нет, я не должен был это сносить! Вот результат! Вот как ты наказан! Я предупреждал тебя, и ты эту кару заслужил.