Последний бебрик
Шрифт:
— Ы-ы-ы-ы-а-а-а-а-а!..
Ужасный, дрогливый звук смутил людей — пресек карательные действия. Все затихли, обратившись взорами к мертвой ведьме: что означал ее вой? Что хотела сказать она?! В продолжение воя — за секунды — природа за окном странно и страшно переменилась. Угольно-черная молния вспорола лазоревое небо, и на город напал сокрушительный ветер. Деревья затрепетали, с шумом вспенилась листва; железный лист, кувыркаясь, пролетел мимо лоджии, за ним порхнули простыни, картонные коробки, палки… Буря! Невиданная буря — при полном блеске утра!
Черная молния вновь перечеркнула небо, и дверь балкона открылась с треском. Ветер зашвырнул в комнату ворох листьев, бумажного
Тит жалобно прокричал из прихожей: «Да что же это, а?! Кто-нибудь, помогите!» На крик откликнулись три мобильных телефона — Тита и охранников: прозвякали еле слышно сквозь рев бури и разом смолкли. В третий раз черная молния резанула по небу. Рев пропал. Ветер укротился. Стол под ведьмой перестал трястись. Тихий скрежет послышался в прихожей, и все обернулись к входной двери. Замки ее начали сами собою отмыкаться — один, второй, третий; наконец, упала и цепочка. Дверь плавно открылась. Вошел человек в черном длинном пальто. Дверь за ним послушно захлопнулась. «Это кто?» — слабо тренькнул измученный Тит. «Конь в пальто», — тупо пошутил Рахим, выказывая трагическое отсутствие у себя интуиции.
Незнакомец в черном молча прошел мимо людей твердой, но словно невещественной походкой и встал на пороге разоренной комнаты. Сквозь клубившуюся пыль просияли Маю знакомые золотые волосы.
— Анаэль… — слабо проронил Май и почему-то вжался в стену, притиснув к себе ворону.
Анаэль, не двигаясь, смотрел на ведьму. Его ясный яркий взгляд был полон безжалостного укора. Дыра прекратила вой — с хлюпаньем и хрипом всосала воздух и липко сомкнулась. Мир за окном — деревья, дома, детскую площадку — заволокло неземным золотым дымом. Люди одновременно лишились дара речи и движения. Им оставалось лишь смотреть и видеть, слушать и слышать.
В кромешном беззвучии Анаэль легко, по-детски, вздохнул, и стол с мертвой Ханной дрогнул, оторвался от пола, начал плавно — как на воде — поворачиваться вокруг своей оси. Темное сверкание исходило от тела ведьмы. Предчувствия Мая становились все горше. На двенадцатом круге жуткий, устремленный в потолок взгляд Ханны вдруг — с мучительным усилием — изменил направление и уперся в Анаэля. Костяные пальцы впились в края стола так, что он затрещал; тело покорчило судорогой, и ведьма, напрягшись, резко села. Стол повис в воздухе. Помраченное лицо Ханны было искажено болью и ненавистью. Рана ее разлепилась, начала изрыгать страшные, непроизносимые человеческим языком, бесовские проклятия. Анаэль лишь улыбался — беспечально, ровно, холодно, отчего ведьма неистовствовала все больше. Верно, она проклинала не только извечного своего врага, но и себя — за то, что глупо просчиталась, впустив смерть в тело, и потому не могла теперь сразиться с Анаэлем на равных.
Май начал задыхаться от непереносимого смрада бесовских проклятий, но Анаэль вздохнул вновь — и вокруг стола, в воздухе,
Вновь ведьма взмыла вверх и грянулась вниз. Вновь из дыры вырвалось склизкое жало смерти и спряталось от геенского огня, горевшего весело, бестрепетно. Ведьма взмывала и падала, взмывала и падала… Тщетно! С каждой попыткой несравненная красота ее оборачивалась великим, бесстыдным уродством. Лицо съежилось, покрылось пегой свалявшейся шерстью; бессмысленно выпучились, налились черной кровью глаза; вывернулись, расплющились, лопнули губы; руки, вытянувшись до колен, превратились в сморщенные корявые лапы; кривые шипы вылезли из позвоночника, прорвав платье. Только алмазный полумесяц, застрявший в шерсти за острым звериным ухом, напоминал о небывалой красавице Ханне.
Но вот силы ведьмы исчерпались. Она — с невыносимым, мучительным воем — вложила лапу в дыру на груди и стала ворочать там, пытаясь ухватить смертельное жало. Оно выскальзывало, билось в теле, терзая его пуще прежнего. Пол под ведьмой погорбился, лопнул, и из трещин вырвались острые камни, потек песок… Внутри огненного кольца возник клочок безотрадной пустыни с невысокой грудой камней. Май понял сердцем: это и есть Вечность. Все сущее превратится в этот песок, и все родится из него снова.
Ведьма затихла, скорчившись на большом камне, обняв себя лапами. Вынужденное, злое покорство судьбе угадывалось в ее позе, в страдальческих, наполненных кровью, глазах. Из оскаленной пасти выплеснулся не то смех, не то зов, не то хрип:
— Гу-гу-го-о-о-о-о!..
И тогда Анаэль, все так же беспечально улыбаясь, распахнул свое черное пальто. У Мая на миг будто сгорели глаза. Когда он прозрел, то увидел в деснице ангела светоносный меч, быстрый и беспощадный, как молния. На лезвии роились искры. Вглядевшись, Май догадался, что меч отражает невидимое — лики ангелов, братьев и соратников Анаэля. Они были здесь; их было великое множество — тьма тем! При виде меча Ханна завыла, затряслась, завертелась волчком. Но гордыня дала ей напоследок силу — ведьма взлетела, пропоров воздух шипами, и рухнула на острые камни. Жало вырвалось из груди ее, взметнулось высоко и застыло. Безглазое, тупое, жадное, неизъяснимо-ужасное! Этот последний страх Мая был самым мучительным изо всех других: ему захотелось умереть, чтобы… не видеть смерти.
Но геенского огня боялась даже смерть. Огонь вырос, вскинулся на нее — жало, дрогнув, тяжко упало, свернулось, утекло в свою дыру. Анаэль, не сходя с места, поднял меч. Лезвие вытянулось, прошло сквозь огонь и замерло у груди ведьмы.
— Гу-гу-го-о-о-о-о-о!.. — проревела она на бесовском языке.
Анаэль перечеркнул ведьму мечом, не касаясь ее: сверху вниз и справа налево. Огонь, яро вспыхнув, пал ниц — исчез. Вместо Ханны на песке, среди камней, рдели разбросанные уголья. Тягостный, гневливый вой родился на горизонте бескрайней пустыни и скоро притек к месту события. Невидимое демонское воинство собралось, чтобы оплакать Ханну. Уголья задвигались, безошибочно соединяясь друг с другом, и образовали подобие тела. Тело медленно облеклось в стальное одеяние.