Последний блюз ночных

Стригин Андрей Николаевич

Он падает в руки, весь в причудливых раковинах. С подбородка на него капает кровь, протираю ладонью — словно обожгло.

Почему горит всё тело? Странное состояние. Похоже, я лежу, и двинуться не могу. Глаза закрыты, а в них словно песок. Силюсь открыть веки, пронзает боль, кровавый туман застилает мозг.

— Я боюсь, — слышу визгливый голос.

— А ты сухожилия на ногах подрежь.

— Не режется, пилю, пилю, — нотки в голосе плаксивые, словно у маленького ребёнка.

—

Смотри, нехристь, как надо, — некто цепко обхватывает ноги, резануло болью. Корчусь, мотаю головой из стороны в сторону.

Пронзительно звонит мобильник. Машинально шарю по карманам, подношу трубку к уху. Я стою возле вырубленной ниши, в пыли, с подбородка сочится кровь. Наваждение! Оглядываюсь по сторонам, я у клиента, из кухни доносятся запахи жареных помидоров.

— Ало.

— Папа, привет, — слышу родной голос.

— Ты в городе?

— В Симферополе, только прилетел. Я зайду к тебе?

— Конечно! — радуюсь я. — Только, давай ближе к вечеру. Я на работе, затем на дачу заеду, собак покормлю.

— Хорошо папа, я с Машей приду.

— Буду рад, сынок.

Кладу мобильник в карман, убираю мусор. Что же так больно? Хожу, хромаю. Стягиваю кроссовки, чуть выше пяток явственно выделяются красные рубцы. Откуда? Непонятно.

Мусор складываю в мешок, умываюсь, выхожу к заказчику:- Ниша готова, можете принимать работу.

— Так быстро?

— Ну, да, конечно, быстро, — с иронией смотрю на него.

— Сколько вы считаете, заработали, — у клиента предательски дрогнул голос.

Не стал завышать расценки, называю сумму ниже нижнего придела.

— Как то, дороговато, вы же работали всего пару часов, я своим работникам за это время плачу в два раза меньше.

Усмехаюсь, такое часто бывает, не оговоришь в самом начале зарплату, вот и получается, подкупило: «оплачу, сколько скажите», «большое человеческое спасибо».

— Возьмите пятьдесят гривен, — он тянет замусоленную бумажку.

— Я сейчас нишу бетоном замажу, — во мне зреет злость.

— А вы, не хамите, забирайте деньги и валите с моей квартиры!

— Круто, — зло улыбаюсь.

— Милицию вызову, вас ещё привлекут за проникновение в чужое жилище. Вот, берите деньги!

— А не пошли бы вы со своей подачкой! — я взваливаю на себя сумку, беру тяжёлый чемодан с отбойником, хлопаю дверью.

— Как хотите! — слышу вдогонку довольный голос.

Настроение ниже плинтуса, вновь сталкиваюсь с человеческой несправедливостью. Сколько же можно! Откуда такие уроды выползают?

Сажусь в машину, прогреваю, заодно успокаиваюсь. Смотрю в окно, с платанов падают подсушенные листья. Осень. Люблю это время года. Гости разъезжаются, дороги в Севастополе становятся более-менее свободными, а море ещё тёплое.

Отжимаю сцепление, морщусь, ноги болят. Некие

обрывочные картинки мелькают в мозгу, но связать в единое целое не могу.

Остаток дня провожу на даче. Собаки счастливы, лижутся и лижутся, всё нализаться не могут, пока не гаркаю на них. Сижу на деревянной скамье, сам сделал, под ногами опавшая листва, с дорожек её не убираю, мне нравится некий природный беспорядок.

Домик небольшой, но уютный. Сделал его своей матери, все удобства, даже газовую плиту поставил. Сейчас она в Москву уехала, погостить у друзей, приходится каждый день ездить, кормить зверьё.

Уезжать не хочется, но помню, сын обещал заехать. Выезжаю. Уже слегка темнеет. Выворачиваю на трассу, машин нет, хочу разогнаться по привычке, но в последний момент передумал и вовремя. Замаскировавшись в кустах, стоит милицейская машина. На дорогу выходит сочный гаишник, важно машет жезлом, сквозь зубы ругаюсь, поправляю лицо, чтоб было благожелательным, останавливаюсь, лучезарно улыбаюсь:- Что-то нарушил?

— Документики, пожалуйста, — его лицо излучает сытость радостного жизнью человека. Появляется и напарник, в руках дубинка, он постукивает ею по ладони, наверное, привычка такая, у него.

— Выходите из машины, — выражение у сержанта такое, словно он предлагает своему другу составить компанию.

— Вроде, ничего не нарушал, — чертыхаясь в душе, говорю я.

— Все так говорят. Выходите, мужчина! — в голосе появляется нажим.

Решаю не злить представителей власти, глушу двигатель, выбираюсь наружу.

— А вот, скажите, что со стеклом?

— Дебил кулаком ударил, — не стал скрывать я.

— Кулаком, кулаком, — с удовольствием выговаривает сержант. Его напарник смотрит на меня рыбьим взглядом, даже искры интеллекта нет. Ежусь, неприятно очень.

— А может, он головой в стекло влетел? А может, вы на него налетели?

— И скрылись, — вякает напарник, не уставая постукивать дубинкой по ладони.

— Позвольте, — мне не нравится разговор, может заплатить им, чтоб отвязались.

— Сотни хватит? — в расстроенных чувствах говорю я, в последнее время мне катастрофически не хватает денег.

— Сотня, сотня, — шлёпает губами гаишник, — десять раз по сотне, — изрекает он, одаривая меня ласковым взглядом.

— Нет у меня таких денег, да и всё равно не дал бы, — я искренне возмущаюсь.

— Пройдёмте в машину.

— Не пойду, — артачусь я. — Что я нарушил?

— Ничего, — неожиданно говорит сержант, обезоруживает меня милой улыбкой и протягивает документы. Беру, удивлён невероятно и в этот момент напарник с рыбьим взглядом наносит удар дубинкой по печени, профессионально, со знанием дела, с оттяжкой. Пронзает невыносимая боль, падаю на землю, бьюсь подбородком, швы расходятся, липкая кровь течёт по шее.