Последний довод королей
Шрифт:
Потом с неба дождем посыпались разнообразные обломки. Снака размером с ножку кресла ударилась о мостовую. Какой-то солдат вскрикнул, когда камень величиной с кулак врезался ему в плечо. Все, кто в этот момент не сражался, попятились назад и приникли к земле, подняв над головами щиты. Ветер стал еще более свирепым, он рвал и раздувал одежду, люди спотыкались, борясь с ним, наклонялись, стиснув зубы и сощурившись. Столб, подобный страшному смерчу, расширялся, темнел, вращался все быстрее. Он рос и почти доставал до неба. Вест видел какие-то точки по его краям, мелькавшие на фоне белых облаков, как
Сверху падали камни, куски древесины, земля, железо, по странной прихоти природы взлетевшие в воздух. Вест не понимал, что происходит. Он просто смотрел на это.
— Сэр! — закричал ему на ухо Пайк. — Сэр, надо уходить!
Он схватил лошадь Веста под уздцы. Огромная каменная глыба рухнула на мостовую недалеко от них. Лошадь Веста попятилась, в панике заржала. Мир пошатнулся, закружился и почернел. Было совершенно непонятно, сколько это продлится.
Вест лежал лицом вниз, в рот ему набился песок. Он поднял голову, оперся на руки и, покачиваясь словно пьяный, встал на колени. Ветер ревел в ушах, летящий песок бил в лицо. Было темно, как в сумерки. В воздухе носился и падал вниз мусор. Обломки врезались в землю, в дома, в людей, сбившихся вместе, как овцы. Все забыли о сражении, живые лежали лицом вниз рядом с мертвыми. Цепная башня очистилась от копоти, ее плиты стали отваливаться от стропил, затем рухнули и сами стропила. Огромный кусок балки ударился о камни, покатился, сметая по пути тела, и врезался в стену дома, отчего крыша здания провалилась внутрь.
Веста била дрожь, из воспаленных глаз текли слезы. Он был совершенно беспомощен. Неужели вот так к нему и придет смерть? Не в крови и славе, во время безрассудной атаки, как к генералу Поулдеру. Не в ночной тиши, как к маршалу Берру. И даже не на эшафоте, под капюшоном палача, как к убийце кронпринца Ладислава.
Его просто придавит большим куском мусора, рухнувшим с небес.
— Прости меня, — прошептал он сквозь бурю.
Он увидел, как пошатнулся черный контур Цепной башни. Он видел, как башня накренилась вперед и камни посыпались во вспенивающийся ров. Огромное строение зашаталось, изогнулось и медленно, как во сне, обрушилось сквозь бушующий шторм на город.
Оно развалилось на куски чудовищных размеров, которые сокрушали дома, давили съежившихся людей, как муравьев. Осколки летели во все стороны, неся смерть.
Это был конец.
На пространстве, которое когда-то называлось площадью Маршалов, не осталось ни единого здания. Высокие фонтаны, величественные статуи на аллее Королей, дворцы, полные этих мягкотелых розовых.
Все было сметено.
Золоченый купол Круга лордов сорвался, раскололся и распался на мелкие куски. Высокая стена Палаты воинской славы превратилась в уродливую руину. Остальные роскошные особняки, еще стоявшие перед глазами Ферро, разрушились до основания. Растворились в бесформенном вихре ярости, завывавшем вокруг первого из магов, жаждущем поглотить все, от земли до небес.
— Да! — Его радостный смех пробивался сквозь грохот бури. — Я сильнее, чем Иувин! Я могущественнее самого Эуса!
Можно ли считать это возмездием? И много ли еще надо разрушить, чтобы почувствовать удовлетворение? Ферро подумала о том,
Все стало стихать.
Вдали разрушение продолжалось, но его звуки доносились приглушенно, как сквозь толщу воды. Рука Ферро была необычайно холодной, окоченела до плеча. Ферро смотрела на Байяза — он улыбался, воздев руки. Ветер окружил их стеной бесконечного движения.
Но внутри этой стены появились фигуры.
Они становились явственнее по мере того, как внешний мир терял четкость. Они собрались вдоль самого крайнего круга. Тени. Духи. Целая голодная толпа.
— Ферро… — послышались их шепчущие голоса.
В саду внезапно разразилась буря. Она налетела неожиданно, еще стремительнее, чем бури на Высокогорье. Свет померк, какой-то хлам начал падать с неба. Ищейка не знал, откуда все это сыпалось, да и не интересовался. У него были дела поважнее.
Они втащили раненых в высокие двери. Люди стонали, сыпали проклятьями или, что хуже всего, молчали. Пару бойцов пришлось оставить снаружи — они уже вернулись в грязь. Что толку тратить силы на тех, кому ничем не поможешь.
Логен держал Молчуна под мышки, а Ищейка за ноги. Его лицо было белым как мел, не считая красной крови на губах. Достаточно было взглянуть в это лицо, чтобы понять: дело плохо. Но он не жаловался, нет. Только не Хардинг Молчун. Ищейка не поверил бы, что Молчун может жаловаться.
Они положили его на пол в сумраке за дверью. Ищейка слышал, как обломки стучат по стеклам, ударяются о землю, бьют по крыше. Внесли остальных — сломанные руки, сломанные ноги или того хуже. За ними вошел Трясучка, одной рукой сжимая окровавленную секиру. Его вторая рука, обычно держащая щит, болталась.
Ищейка никогда не видел таких коридоров. Пол был выложен зеленым и белым камнем, гладко отполирован и блестел, как стекло. На стенах висели большие картины. Потолок украшали цветы и листья, вырезанные столь искусно, что они выглядели как настоящие, хотя были сделаны из золота и поблескивали в тусклом свете, пробивавшемся в окна.
Воины склонялись к раненым товарищам, давали им воды, утешали, перевязывали или накладывали шины. Логен и Трясучка просто стояли, поглядывая друг на друга без ненависти, но и без уважения. Ищейка не вполне понимал, что это значило, и не озабочивался этим.
— О чем ты думаешь? — резко спросил он. — Хочешь свалить отсюда в одиночку? Но ты вроде как наш вождь, забыл? Жалкая попытка!
Логен только оглянулся, блеснув глазами в сумраке.
— Надо помочь Ферро, — пробормотал он скорее самому себе. — И Джезалю.
Ищейка уставился на него.
— Помочь кому? Здесь настоящие люди, которым нужна помощь.
— Я не умею лечить раны.
— Ты умеешь только их наносить. Ну, давай, Девять Смертей, если тебе так надо. Ноги в руки, вали отсюда.
Ищейка видел, что лицо Логена исказилось, когда он услышал свое прозвище. Девятипалый отступил, прижимая одну руку к телу, а другой крепко стиснув рукоять меча. Затем повернулся и, прихрамывая, пошел по блестящему коридору.
— Болит, — произнес Молчун, когда Ищейка присел рядом с ним.