Последний довод побежденных
Шрифт:
После заявления не наступила тишина. Тарахтел разворачивающийся грузовик, звенели лопатами солдаты, окапывающиеся на восточной окраине. Буквально полчаса назад пришел приказ оборонять Мироново, сформировать укрепления и принять в состав отступающие части. В свете такой трактовки событий любая партизанская активность была майору не нужна.
Утром, в семь часов, Яковенко перестал дышать. Посеченное осколками его тело устало сопротивляться смерти. Отошел Андрей тихо, безмолвно. И Настя, заподозрив неладное, подскочила к нему. Провела по лбу, покрытому холодной испариной, кончиками пальцев и обернулась к Развалову, сидевшему на лавке:
— Все. Он умер… кажется.
Игорь без лишних слов поднялся со своего места,
А через два часа, когда подавленная Настя не отходила от второго раненого ни на шаг, сидела, ежеминутно трогала лоб и искала пульс, в домик вбежал Иван. Рванул дверь так, что Развалов едва не выстрелил сразу же, на звук. Мальчишка, даже не взглянув, не испугавшись, застыл на месте, согнувшись, упер руки в колени, стараясь шумно отдышаться.
— Там…. идут… — честно старался он пояснить, но дыхания категорически не хватало.
— Подыши, а потом скажешь, — переглянулся Развалов с Настей, уже предполагая, что принесенная весть его не обрадует.
Весь рассказ Ивана разведчик выслушал с каменным лицом. Ни следа эмоций не проступило на нем. Единственное, что ему было важно, он уточнил практически сразу. И ответ получил категоричный, абсолютно полный и обоснованный. Те призрачные шансы, что он имел, рассказ Ивана о появлении немцев перекрывал напрочь. И вот тогда Развалов понял, что от судьбы действительно не уйдешь. Раз уж пошли такие дела, раз уж приходится прогибаться под обстоятельства, то, наверное, нужно встретить их с честью. Достойно.
— Бери куртку. Без разговоров, бери, и все! — Игорь сунул в руки девушке верхнюю часть костюма Яковенко. Ивану отдал свою куртку, резко и решительно, до стрельнувшей в мозг боли от ран, сдернув ее с себя. — Мигом сейчас в лес. Без геройства. Место выберите, чтобы не видели вас, и все наблюдайте, обскажете потом нашим. Сколько, с каким оружием были. Ну… и даст бог, сколько осталось, передайте Терехову. И все. Брысь отсюда!
Куда там… так и стояли. Иван насупил сурово брови, а Настя, прижимая к груди куртку, упрямо сводила морщинку на красивом, высоком лбу.
— Приказ это, — качнул головой Развалов, — а приказы… коли вы бойцы, знать должны, не обсуждаются. Марш на указанную позицию!
И тут Настя первой сообразила. Там, где упирался бы Иванко да под ногами крутился, девчонка только прижалась к Развалову, прильнула худеньким тельцем, и он, поняв ее без слов, наклонился. Чтобы словить поцелуй в щеку, в колючую, дня три уж не бритую. Мелькнуло в голове у разведчика вовсе уж крамольное, что лучше бы в лоб. Куда как лучше.
Девочка сунула руки в куртку, накидывая ее на себя, застегивая. Капюшон натянула на голову. Глядя на нее, последовал ее примеру и Иван. Развалов, отвернувшись, шагнул в угол, присел, развязывая узел рюкзака с тем имуществом, что ему осталось от ушедшей группы Терехова. Не оглянулся, не посмотрел больше на ребят. Те проводили его коротким взглядом, а Иван, может, и дольше бы, смотрел и смотрел, если бы не взяла Настя за руку, не дернула, буквально вытащив за собой в открытую дверь. Развалов видеть этого не хотел, не намеревался. Дела у него были другие, хоть и менее важные, чем жизнь двоих пострелят, однако тоже не терпящие отлагательства.
По мнению Шинля, самым простым было бы шарахнуть по домику из орудия. Низкое, из потемневших бревен строение, как и все у этих восточных варваров, не внушало доверия. Выстрел прямой наводкой из любого орудия, из той же «колотушки», [29] обрушит этот шалаш, и не надо будет с ним возиться. Война в России ломала все привычные стереотипы. Любые.
Можно было занять мост в Голландии,
29
37-мм противотанковое орудие Pak 35/36. Прозвищем обязано собственным артиллеристам, которые за не совсем удачное противодействие советским танкам T-34 и KB называли орудие «дверной молоток» или «колотушка».
30
Подобные случаи действительно имели место во время завоевания Голландии Вермахтом.
— Эй! Есть кто? — Именно по этой причине и он, и его бойцы, не желая рисковать, заняли позиции метрах в тридцати от дома, препоручив сомнительную честь брать партизан русским предателям. Именно оттого они, прильнув к бревенчатым стенам, двое с одной стороны, а один — с другой, сейчас и кричали в дверь.
— Я гранату кину! — добавил тот, что считался главным, старшим среди бойцов РОА, и носил какие-то нашивки. В этих званиях Шинль не разбирался и исправлять это упущение не собирался. Зато последняя фраза вызывала живую реакцию у тех, кто находился в доме:
— Не надо! Я сдаюсь, сдаюсь! Я ранен, еще двое со мной! Раненые! — Голос, раздавшийся из домика, демонстрировал высшую степень готовности. Прямо-таки идеальную. Переглянувшись, один из власовцев отделился от стены, распахнул дверь, отталкивая ее сапогом, и тут же отскочил от проема. Шинль, заметив это, ухмыльнулся. Что ж, недоверие у русских в крови.
Однако ожидаемой очереди из темноты дверного проема не раздалось. И граната, которую можно было ожидать, также не вылетела. Надо отметить, Шинля это не смутило, но и не порадовало. Иваны сдавались охотно, вот только к третьему году войны делать они это стали менее организованно и гораздо более коварно. Будь эта стойкость, рожденная победами, присуща им в сорок первом…
С явной неохотой боец, показав рукой, нырнул в дом. За ним последовал еще один, а третий, тот самый командир, остался снаружи. Шинль оценил это как вполне грамотный ход, оправданный исключительно чувством самосохранения. Сам обер-ефрейтор даже и приближаться к злополучному строению не хотел. Вместо того он дал знак рассредоточиться своим бойцам, на случай внезапной угрозы. Группа его, прекрасно понимая, разделилась на тройки, взяв под прицел не только сам дом… положим, оттуда-то неприятностей ждать не приходилось, но в большей степени — довольно близко прилегающий лес. Что такое партизаны, Шинль знал прекрасно. За годы войны русские достигли весьма приличных результатов в малой войне. Впрочем, и в большой показатели были не хуже.
В принципе, обер-ефрейтор был прав. Наблюдение и за ним, и за его отрядом велось. И тот, кто сказал бы, что две пары детских глаз совсем не опасны для бойцов Вермахта и примкнувших к ним предателей, был бы не прав. И Настя, и Иван свято выполняли последний завет, доставшийся им от Развалова. Девочка оставалась на краю поляны, невидима в предсмертном подарке разведчика. А мальчишка углубился на полкилометра в лес, прекрасно зная, какой дорогой будет выводить Данька группу Терехова и желая предупредить их заранее. Таким образом, встречный бой капитану не грозил. Об этом заботились те, кому воевать пока было не положено. А они — воевали.