Последний довод побежденных
Шрифт:
— Что это?
Перевернувшись на бок, я с трудом встал на колени, а затем, хоть меня и пошатывало на онемевших конечностях, поднялся. Посмотрел в указанную сторону и после нескольких секунд сосредоточенного изучения окрестностей остановил свой взгляд на двух довольно больших табличках, расположенных по обеим сторонам дороги. От нас до этих самых щитов было метров пятьдесят, поэтому прочитать то, что было на них написано, для меня не составило никакого труда. Впрочем, я не отказал себе в удовольствии сделать это вслух:
— Осторожно, мины. При пересечении линии указателей открывается
Родная речь, да еще и столь резкий «от ворот поворот», неожиданно заставили меня улыбнуться. Судя по всему, лейтенант был сбит с толку, раз перед указателями остановилась вся колонна. Немаленькая такая колонна, вынужден заметить. Судя по всему, никто ничего подобного здесь встретить не ожидал. И растерянность обычно уверенного в себе хозяина моей жизни и смерти была мне, не скрою, приятна.
— Это проделки твоих друзей? Ты на это рассчитывал, указывая данный населенный пункт как месторождение?
И улыбка сползла с моих губ.
Конечно, я на это не рассчитывал, и друзей у меня тут никаких не было. Вот только лейтенант смотрел на меня абсолютно серьезно, видимо, подозревая во всех смертных грехах. Быть виноватым еще и в этом мне не хотелось. Прежде всего потому, что я знал, какое наказание последует.
— Я не знаю, что это. Я говорил вам, что из другого времени и никого тут не знаю!
Немец некоторое время сверлил меня глазами. Будто проверяя мою искренность и заглядывая прямо в душу. Хотя, знаете… я бы не против, чтобы он увидел там все, что ему хочется. Думаю, парад Победы, и знамена Вермахта, брошенные к ногам победителей, ему вряд ли понравятся.
Отвернувшись, лейтенант отдал пару коротких команд. Тут же из грузовика спрыгнули двое солдат в форме цвета «олива», русские наемники, и, передернув затворы винтовок, направились к запрещающим щитам. Прогулочным таким шагом, чуть ли не в развалочку. Не знаю почему, но мне казалось, что этого делать не стоит. Хотя, с другой стороны, не отрицаю, возможно, мне просто хотелось верить, что за грозными надписями стоит столь же решительная и не боящаяся ответственности сила. А не пустые и ничем не подкрепленные слова.
Наблюдая за такой безалаберной разведкой, я потирал руки. Морщился от возвращающейся чувствительности, напоминающей о себе покалываниями тысячами иголок. Через минуту подобная пытка станет нестерпимой. Однако я терпеть буду. И буду энергичнее массировать запястья и ладони, разминать ноги. Потому что уверен — в ближайшие минуты мне вновь предстоит делать что-то вопреки чужой воле и совершать очередную глупость без оглядки на последствия.
Тем временем разведчики добрались до установленных щитов. Сделали по шагу за их столбы, еще по одному, оглядываясь по сторонам и уделяя внимание земле под ногами. Затем один из бойцов повернулся лицом, развел руками, демонстрируя полную свою невредимость. Секундой позже раздались выстрелы.
Слились в один звук, будто кто-то переломил звонкую, сухую палку. Один из разведчиков дернулся и свалился бесформенным
— Не стрелять! — перекрывая его стоны, раздался крик лейтенанта.
Вскинувшие было винтовки к плечам солдаты резко их опустили. Опасливо озираясь по сторонам, часть из них присела на одно колено, по-прежнему держа оружие наготове. Странно. Я бы, даже не имея боевого опыта, на их месте постарался скорее найти укрытие. Однако из воинства металлургического комбината этим никто не озаботился. Они толком не рассредоточились, а большая половина даже не вылезла из кузовов.
— Твои? — обратился ко мне лейтенант. В обманчиво спокойном тоне сложно было не различить тщательно сдерживаемый гнев. Короткий взгляд в его глаза лишь удостоверил меня в мысли, что сейчас мне будет реально плохо. Каким бы ни был ответ на его вопрос.
Поэтому я просто качнул головой в жесте отрицания.
— Я разрежу тебя прямо здесь. У них на глазах. Вы что придумали… скоты? — некрасиво, по-животному скривил губы немец. Метафора, конечно, не ахти, но, я в самом деле мог бы поручиться, что в его облике сейчас оставалось мало человеческого. Натуральная, воплощенная злость.
— Вы что возомнили о себе? Думаете, это вам сойдет с рук? Да плевать на этих червяков, они мало чем лучше вас! Но они — моя собственность! Понятно тебе, скудоумный? И подняв на них руку, твои узколобые друзья совершили большую ошибку… Я сейчас покажу, что их ждет.
Заслушавшись, я упустил главное. Признаться, лейтенант своими словами несколько заворожил меня, и когда сзади набросились двое, я сплоховал. Надо было контролировать спину. А так… Просто сбили с ног, навалились сверху, заворачивая руки, и я, мало веря в успех собственного предприятия, заорал, выворачивая голову:
— Слышишь ты, надчеловек! Давай один на один, безо всяких фокусов. Ты же высшей расы, сойдешься, как бог, с червяком? Твоя возьмет — обещаю, все расскажу, ничего не скрою, — если честно, что я собирался рассказать, в тот миг и для меня самого было загадкой. По большому счету я был готов пообещать что угодно, лишь бы меня не кромсали сейчас. — Или ты боишься? Боишься не справиться один?
Я нес ерунду. Сам понимал, что повестись на мои школьные провокации способен лишь круглый дурак. Но в голову больше ничего не приходило, а умирать, честно говоря, совершенно не хотелось. В том, что меня собирались сейчас показательно убивать на свежем воздухе, я был уверен, как и в том, что дважды два — четыре.
Тем сильнее было мое удивление, когда меня отпустили. Поднявшись на ноги и машинально стряхивая с груди налипшие травинки, я изумленно смотрел на стоящего напротив немца. Тот, глядя мне в глаза, расстегнул мундир и, не глядя, кинул его себе за спину. Снял с пояса кобуру и отправил ее следом. Сосредоточенно завернул рукава гимнастерки чуть ли не до локтей. И это все, не спуская с меня взгляда.
Закончив, лейтенант повернулся левым боком, поднимая руки в классическую боксерскую стойку. Этому я не удивился. Откровением был его прямой удар левой, которым он и срубил меня не так давно.