Последний эльф
Шрифт:
Алфавиту главу деревни научило некое загадочное и легендарное существо с непроизносимым именем, которое побывало в деревне задолго до рождения Роби и которое снабдило жителей знаменитым котлом для копчения.
Из этих несуразных уроков Роби запомнила четыре буквы своего имени: РОБИ.
Р — роза: лепестки роз можно опускать в мёд и делать из них сладости.
О — окорок: запечённый с мёдом окорок последний раз она ела за день до того, как воины Далигара, как изголодавшиеся волки, нагрянули в деревню, требуя от жителей деревни всё, что у них было, и даже то, чего не было. Произошло это последним летом и случилось из-за какой-то истории с неуплаченными вовремя налогами. А зимой деревня была разрушена и родители её арестованы. То есть наоборот, сначала арестованы родители, потом, когда она уже находилась в Доме сирот, разрушена деревня. Ей рассказала о случившемся Тракарна. Летом же заявились воины, требуя
Б — блинчики: их иногда пекла мама, а Роби уплетала их за обе щёки, запивая молоком или свежим сидром.
И — изобилие: когда Марсия, дочь старейшины, надела своё прекрасное кружевное платье с вышитой буквой М на груди и с волнистым кружевным воротником, еды было в изобилии. На свадьбе Роби съела столько, что потом у неё дико болел живот от несварения. Ей пришлось отказаться от третьей порции орехового торта: до сих пор, когда она вспоминала об этом, на глаза наворачивались слёзы сожаления.
Если бы она не знала четыре буквы, это утро оказалось бы таким же, как все остальные. Единственное отличие заключалось в том, что сегодня прибыла телега из Далигара с обычным грузом — новыми «обожаемыми гостями Дома сирот». Гостями на этот раз стали двое светловолосых истощённых ребят, по всей видимости братьев, у обоих были лопоухие уши и веснушки на носу. Мальчишки сидели, скорчившись, среди различных съестных припасов, у медного котла, погнутого и грязного, но целого. Котёл, очевидно, был предназначен заменить тот, в котором дети варили суп, — дырявый и уже много раз заклёпанный, пришедший в конце концов в полную негодность. Вокруг и внутри нового котла располагалось множество закрытых соломенных корзин, каждая с надписью. Тракарна гордилась тем, что умеет читать, и не упускала возможности продемонстрировать своё умение. К тому же надписи помогали не перепутать тару. Нельзя использовать корзину, в которой сидел живой гусь, для последующего хранения, например, сыра. Цвет и запах сыра могут измениться, и далеко не в лучшую сторону, если, конечно, хозяину корзины не по душе гусиные экскременты.
Сердце Роби подпрыгнуло в груди. На самой маленькой из корзин были начертаны три из известных ей букв, и одна из них — два раза подряд.
Никаких сомнений. БУРРО.
На далигарском диалекте это означало «МАСЛО». Масло из всех ценностей было самой дорогой: белое, как молоко, мягкое и нежное. Маслом заправляла мама кашу по праздникам.
Масло — это мечта, это вкус изобилия. Иногда, очень редко, на масле делалось печенье для дня зимнего солнцестояния — самого короткого дня в году, когда праздновали начинающий расти день.
Роби не могла себе даже представить, какое наказание грозило за кражу масла. Это было просто выше её понимания. Но точно не выше понимания Тракарны. Или всё-таки и её тоже? Если кто-то преследует тебя лишь за то, что ты посмел съесть несчастную ягодку ежевики, то ему и в голову не приходит, что можно осмелиться прибрать к рукам наивысшую ценность, высочайшее наслаждение — масло.
Один из младших ребят на телеге ударился в плач. Роби получила приказ пойти и помочь ему слезть. Будучи совершенно тупой и неуклюжей (так потом яростно кричала ей в лицо Тракарна), Роби неловко задела котёл, и тот с невообразимым грохотом покатился по земле. Когда собрали все упавшие с телеги корзины, масло исчезло. Тракарна обыскала всё и всех, особенно Роби, но корзинка с маслом как будто испарилась в воздухе. В конце концов решили, что произошла ошибка: очевидно, в Далигаре просто забыли послать им масло. Роби ещё раз обыскали, хорошо отлупили — на всякий случай, и на этом инцидент был исчерпан, так как ничего другого не оставалось.
Новеньких звали Мерти и Монти. К вечеру, когда они оказались в грязной и полуразрушенной овчарне, они уже
— Да ну его к чёрту, — сказала она, — я хотела съесть масло сама, и я это заслужила! Смотрите, сколько синяков… Всё дело в том, чтобы отвлечь внимание: когда я уронила котёл, все на мгновение посмотрели в другую сторону, и я спрятала масло под телегой. Если отвлечь внимание, можно сделать то, что хочешь. Главное — быстро, тогда можно украсть что угодно. Я украла бы и корону у короля. Масло я забрала потом, когда никто уже не смотрел. А теперь… теперь хватит реветь, каждому понемногу масла на палец и в кашу… как дома. Если бы я ела его сама, это было бы слишком долго, и рано или поздно меня бы накрыли с поличным.
Последовали овации.
Начался праздник.
Не то чтобы дети чувствовали себя как дома, но хотя бы на один вечер исчезли грусть и голод. Даже Крешо и Морон были слишком поражены, слишком восхищены и слишком обрадованы, чтобы, как обычно, нападать, приставать, угрожать и отнимать.
Плач прекратился. Даже новенькие, тесно прижимаясь друг к дружке, немного успокоились.
Роби снова и снова объясняла, как нужно красть. Наглядно продемонстрировала. Потом кто-то спросил, откуда она знала, что в этой корзине было масло, и тогда она объяснила: Б — блинчики, две Р — Роби и О — окорок. Это произвело ещё большее впечатление, чем основные правила искусства воровства. Дело в том, что абсолютно все дети считали умение читать чем-то вроде волшебства! Чтение было непостижимой, необъяснимой и неприобретаемой способностью, делившей мир на тех, кто ею обладал — в какой-то степени высших существ, и на тех, кому, как и им, в течение жизни не дано было постичь это искусство. Но вот Роби, лёжа на утоптанной земле, ещё и ещё раз чертила в пыли четыре буквы, и волшебство становилось реальностью. Роби знала и букву М, вышитую на платье дочери старейшины, и новенькие совсем перестали плакать, снова рисуя пальцем на земле два холма — первую букву их имён. Потом Роби вспомнила А — Арстрид, и букв стало шесть.
Дети долго рисовали их на земле перед тем, как заснуть, и Роби показалось, что эти знаки на утоптанном полу были почему-то очень важны, может, даже важнее, чем масло. Как будто с этой минуты все дети стали менее ничтожными.
Свеча потухла, и все заснули.
Как только Роби закрыла глаза, всё снова стало зелёным, зелёным с чудесными золотыми узорами.
Глава двенадцатая
Чтобы не испачкать нижнюю часть одеяния, Йорш подтянул платье и завязал узел на талии. Это была самая неудобная одежда из всего, что ему довелось носить. Даже ужасные жёлтые лохмотья «для эльфов», в которые он был облачён в детстве и которые, при всей тяжести, ничуть не согревали, были удобнее этого развевающегося облака из белого льна. Но всё-таки он постарался сделать всё возможное, чтобы не испачкать и не порвать новое одеяние. Йорш устроился на ночь на подоконнике одного из окон библиотеки с целыми стёклами, предварительно выметя место ночлега метёлкой из упавших хвостовых перьев бесчисленных сорок, обитавших под старинными потолками.
Эльф проснулся рано утром, весь в поту и с колотящимся после ночных кошмаров сердцем. Всю ночь ему снилась горящая деревня и слышались крики о помощи, разносящиеся в темноте и оставшиеся без ответа. Он всё больше стремился отправиться в дорогу. Его прекрасное одеяние почти совсем не испачкалось. Дракон был на улице, на свежем воздухе. Эльф вышел к нему и сообщил о своём твёрдом решении как можно скорее отправиться на поиски женщины и охотника. Только потом, спокойно и, может быть, с помощью Монсера и Сайры, он занялся бы поисками будущей невесты. Конечно, он был ещё молод, но по традиции все эльфы очень рано начинают искать себе невесту, даже если им приходится ждать потом годы, прежде чем соединиться с ней браком. И выбранная супруга остаётся единственной любовью всей их жизни. Потому что любовь для эльфов слишком важна и стоит того, чтобы посвятить ей всю жизнь. Часто в эльфийских семьях хранили какую-нибудь игрушку, которой играли, будучи детьми, родители и которой будут играть произведённые ими на свет создания. В его случае это был голубой волчок: его отец ещё в детстве подарил игрушку его маме, и потом волчок перешёл к нему.