Последний гетман
Шрифт:
Кирилл, вторично видя его, понимал: никакого Императора Иоанна Антоновича здесь нет, есть несчастный, погибший при жизни идиот… Кажется, поняла это Екатерина, она холодно и отстраненно теперь уже смотрела. И вопрос был чисто царский, последний:
– Что тебе желательно? Проси.
Ответ был, при таком-то состоянии души, вполне резонный:
– В… монастырь хочу… к л-людям… Екатерина опустила вуаль, встала, на ходу пообещав:
– Пожалуй…
В карете ее чувства прорвались более открыто.
– Вы видели, Кирилл Григорьевич? Вы все поняли? Хотя вы-то и раньше с ним встречались?..
– Вместе с Петром Федоровичем, ваше величество.
– Почему ж мне не сказали?
– Если б я пересказывал все разговоры
Екатерина догадалась о неуместности попрека:
– Вы, как всегда, правы… мой дорогой Кирилл Григорьевич!
Он припал к ее руке, чуть повыше перчатки. На открытом запястье Екатерина, вероятно, ощутила слезы, руку не отдернула, другой рукой погладила взмокший парик:
– Полно, полно, я не забываю верных друзей… Негоже гетману, утритесь, – выдернула из-за кружевного обшлага платочек.
Кирилл махнул им по лицу, поцеловал… и без всякого спросу засунул за свой обшлаг, суконный.
– Ах, сантименты!… – начала отходить от недавнего наваждения Екатерина. – Извольте, граф, быть у меня к вечеру.- Слушаюсь, ваше величество, – и он взял подобающий тон…
Все же как ни хорошо знал гетман Императрицу Екатерину Алексеевну, и он бы вздрогнул, прочитав данную этим же вечером Инструкцию. Но того ему было не дано. Наисекретнейшую Инструкцию прямо с голоса Императрицы писал Григорий Теплов. Пространно и веско говорилось о судьбе узника номер один; между прочими там был и такой пункт:
«… Ежели, паче чаяния, случится, чтобы кто пришел с командою или один, хотя б то был и комендант или иной какой офицер, без именного, за собственноручным Ее Императорского Величества подписанием повеления или без письменного от меня приказа, и захотел арестанта у вас взять, то онаго никому не отдавать и почитать все то за подлог или неприятельскую руку. Буде ж так оная сильна будет рука, что опастить не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать. В случае же возможности, из насильствующих стараться ежели не всех, то хотя некоторых захватить и держать под крепким караулом и о том рапортовать ко мне немедленно через курьера скоропостижного…»
VI
Екатерина не хотела, подобно Петру III, тянуть с коронацией. Шел второй месяц после дворцового переворота, а взаимные дрязги не утихали. Все жаждали получить больше того, что они уже получили. Григорий Орлов полеживал на дворцовых диванах с видом разобиженного дитяти. Как же, претендовал на титул Государя при своей возлюбленной Императрице, а остался всего лишь фаворитом! У него не хватало ни ума, ни такта Алексея Разумовского. Княгиня Екатерина Дашкова жила теперь с мужем во дворце, на правах статс-дамы, но тоже вроде как была обнесена честью; в порыве всеобщей славы она возомнила себя первой организаторшей «революции» на французский лад – ни больше ни меньше. Но назойливее всех вел себя Бецкий – поговаривали, отпрыск прежних коронованных дам. Кирилл Разумовский, на правах какого-то непонятного главнокомандующего, вынужден был тоже бывать во дворце – время после переворота шло смутное, тягостное. Околачивался граф Кирила там, не зная, что делать. Еще из прошлого царствования знал он все закоулки громадного деревянного дворца; из какой-то опаски Екатерина не решалась перебраться со всем своим двором в новый Зимний, где шли бесконечные отделочные работы.
Вскоре произошла эта смехотворная история. Влетев в приемную, где кроме Екатерины была одна лишь Дашкова, Бецкий повалился на колени с воплем: «Скажите, ваше величество, кому вы обязаны вашим воцарением?!» Зная его непомерную экзальтацию, Екатерина спокойно ответила: «Я обязана своим воцарением Богу и избранию моих подданных». Бецкий начал стаскивать
В общем, корона была готова, и медлить дальше не имело смысла. Двор засобирался в Москву. Из двадцати пяти сенаторов двадцать должны были сопровождать Императрицу, а пятеро, во главе со старшим сенатором Неплюевым, оставаться на страже Петербурга. Кирилл Разумовский опасался, как бы ему не угодить на эту почетную должность, но Бог миловал. В сутолоке Императрица позабыла, что он своего рода главнокомандующий над всеми окрестными полками и гарнизонами. Вновь назначенный сенатор – где ж ему быть, как не в свите Государыни? Ко всему прочему было решено до торжественного въезда в первопрестольную остановиться в подмосковном имении, Петровском. Лучшего пристанища не сыскать. Одно – что на Петербургской дороге, а другое – что и обширно, и удобно для пребывания.
Государыня Елизавета Петровна скакала из одной столицы в другую, как батюшка, – за сутки. Двенадцать лошадей, запряженных попарно цугом, несли ее экипаж, больше похожий на походный дворец, да две запасных пристяжки следом скакали со вздетой на них упряжью. Если падала лошадь, пяти минут было довольно, чтоб заменить одну упряжку на другую. Екатерина спешить не любила. Выехав из Петербурга 1 сентября, она лишь 9-го остановилась в Петровском, которое давно уже называли Разумовским. Личный обоз, со всей дворней, тащился еще медленнее. Единственное, многочисленные слуги и курьеры давно были отосланы вперед и лучшие хоромы готовили для Государыни. Да и не только для нее. 11 сентября в Петровском собрались члены Синода и высшее духовенство, придворные дамы, знатные особы – для поднесения всеподданнейших -поздравлений. Недостатка в речах не было. Первым выступил по праву старшинства в Синоде новгородский архиепископ Димитрий: «Се царствующий град Москва вместо возженных светильников с горящими любовью сердцами усретает вожделенную матерь и государыню свою, преславныя дела и заслуги отечеству и церкви показавшую. Гряди, защитница отечества, гряди, защитница благочестия, вниди во град твой и сяди на престоле предков твоих».
Гетман стоял чуть поодаль, переговариваясь с запорожским кошевым атаманом и со всею казацкою старшиною. Тоже надлежало выступить, то больно уж неречист был атаман, да и что греха таить: успел хватить привезенной с Украины горилки. Бог знает чего мог наговорить! А без малороссийских приветствий нельзя было обойтись; решили генерального писаря выпустить. Ничего, по заготовленной бумажке складно прочитал:
«Вся премудростию сотворивый Господь вечно и непоколебимо узаконил рекам ведать свой юг, магниту – север, туче – восток, солнцу – запад, нам же, человекам, – учрежденную над собою власть».
Перегуд голосовой шел, да и сабли непременные бряцали, до ушей Государыни, может, и не долетало, но гетман-то слышал – как на казацком кругу гудели:
– А разве не мы власть учреждаем… что ты кажешь, Грант?..
– Эк сказал новгородец: сяди на престоле предков своих! А предки, батька… немчура дальняя, а, Юрко?..
– Можливо, тако и лучше…
– Ты яще тэта туркам кажи!…
Не в первых рядах погудывал неурочный казацкий круг, позабыв, что он не в Глухове и не в Киеве, да кое-кто из ближних придворных навострил уши. Гетман Разумовский пробился к говорунам, одному-другому саданул под бок, а там и наказал неотступно следовавшим измаиловцам: а выкиньте-ка их в сад да вдарьте нагайками! Разговорились! В един миг тихо стало. Писарь вполне пристойно дочитал казацкую речь.