Последний идальго
Шрифт:
–Это конец! Мы все умрем! – закричал оборванец из соседней камеры и принялся громко молиться.
Узники нестройно подхватили молитву. Протяжно заскрипела дверь, послышался топот ног. Диего представил, как рожок трубит сигнал «К бою!». Звуки многократно усилились, стал слышен малейший шорох. Охранники негромко переругивались. Идти вглубь подземелья никто не хотел.
–Ульрих, пойдешь ты!
Один из них, чертыхаясь, двинулся по коридору. Диего слышал, как пальцы скользят по прутьям решетки, как шуршат по грязному полу подошвы казенных башмаков. Он осторожно приближался. Диего терпеливо ждал. Стражник поравнялся с камерой,
–Ульрих!? – позвали из далека.
Пока стражник не успел опомниться, Диего ухватил его голову и, что было сил, приложил о железные прутья. Череп жалобно хрустнул, что-то вязкое брызнуло в лицо. Диего едва успел удержать обмякшее тело. Кольцо с ключами от камер он отыскал на поясе, как и ожидал. А вот из оружия нашлась лишь деревянная дубинка.
Диего перебрал пальцами ключи на связке. По меньшей мере пара десятков! Сердце учащенно билось, точно старалось его поторопить. Диего вздохнул, успокаивая дрожь в руках. Нащупал замочную скважину и вставил первый ключ. Замок скрипнул, но не поддался.
–Ульрих! – раздался голос уже ближе.
Диего сунул второй ключ, цепко держа связку, чтобы не запутаться. Опять лишь натужный скрип и ничего.
–Кто-то открывает камеру! – кричали совсем близко, – Побег!
Третий, четвертый.
По проходу гремели, приближаясь, ботинки охранников. Следующий ключ, за ним еще один. Завоняло горелым керосином, но сквозь плотный дым ничего не было видно. Кто-то споткнулся о тело стражника и тяжело грохнулся на пол перед камерой. Диего вставил очередной ключ и он с щелчком провернулся. Дверь распахнулась.
–Сюда! – завопил поднимающийся с пола стражник.
Диего рубанул дубинкой на звук, и та с хрустом переломилась. Стражник затих. Диего застыл на месте, вслушиваясь. Он насчитал шесть пар ног, нерешительно переминающихся в проходе. Медлить было нельзя, дым начинал редеть…
Объявление по вокзалу прервало его воспоминания. В опустевшем проходе на посадку скучали две женщины в форменных жилетах. Свет, струящийся сквозь прозрачный потолок, разогнал мрачные воспоминания. «А ведь я мог просто уйти, ускользнуть незаметно в суматохе, – подумал он и сам себе возразил, – Не был бы напыщенным идиотом – ушел бы. Но нужно было доказать всем негодяям, кто в доме хозяин! И что, мир стал лучше от того, что передушил этих недотеп, как слепых котят?» Диего брезгливо поморщился, словно наступил в кучу дерьма и поспешил к выходу.
Его путь лежал через центральный вестибюль станции Аточа. Три десятка лет назад один умник, которому доверили реконструкцию старого вокзала, превратил полуразрушенное здание в ботанический сад. Верхушки экзотических деревьев терялись под сводами двадцати семи метрового потолка. В искусственных прудах, как кролики, размножались черные черепахи. И на все это приезжали смотреть тысячи туристов. Ошалевшие пассажиры, покрывшись испариной, пробирались сквозь толпы зевак. Лавируя в этом хаосе, Диего наконец выбрался из здания.
Водителем такси оказался средних лет латиноамериканец, все еще не избавившийся от акцента. Он запустил счетчик и, не спеша, тронулся. Через пару минут машина выехала на широкую улицу.
«Проспект Прадо! Этот болван поехал через
Все выходило не так быстро, как он рассчитывал. Впереди показался фонтан Сибелес, такой же уродливый, как и все построенное Бурбонами. Вызывающая роскошь, помпезный французский стиль, ничего испанского. Диего отвернулся от окна и откинулся на спинку сиденья.
Когда машина затормозила у северных ворот Старого парка, было без пяти минут восемь. Водитель включил заднюю передачу и припарковался у тротуара. Налетающий порывами ветер срывал желтеющую листву и гонял облака пыли по широкой аллее. Вдали от разогретого бетона улиц воздух казался по осеннему холодным. Диего застегнул молнию на куртке и зашагал в глубь парка.
Под старым эвкалиптом он оказался вовремя. Не желая садиться на пыльную скамейку, Диего принялся нервно расхаживать. «Все, что от меня зависело, я сделал. Господи Иисусе, я так отчаянно цепляюсь за жизнь, что нарушил все клятвы. Только за то, что выпустил из рук Индульгенцию, меня ждет забвение. А сколько раз приходилось переступать черту раньше? А я все не могу принять, что это конец. Никто не придет. Через пару недель минует двадцать лет, и действие инъекции закончится. И я закончу свои дни как Весельчак Густаво. Ну уж нет, лучше яд или пуля!» Он замедлил шаг, раздумывая, какой путь ухода из жизни выбрать. Его воображение подстегивали картины из далекого прошлого. Он видел, что происходит с тем, кто не получил в срок новую порцию дьявольского препарата.
Тогда их было еще четверо. Волею Хозяев собранные вместе умирающие калеки с темным прошлым. На пороге смерти они дали клятву верности таинственным спасителям. И те сделали их орудием в своих руках, наделив медвежьей силой и ловкостью пантер. Им редко доводилось работать вместе. От того для Диего было полной неожиданностью встретить Филиппе и Француза в затрапезной гостинице в порту Генуи. Не хватало только Густаво. Его то и предстояло немедленно разыскать. Густаво не объявился в условленное время, как поведал им Немой Доктор. Этот сукин сын умеет объясняться жестами так, что лишних вопросов не возникает. И хотя им крепко вбили в голову, что никто и никогда не будет их спасать, весельчак Густаво зачем-то понадобился Хозяевам.
Несмотря на позднее время, они разделились и обшарили притоны, ночлежки, опиумные курильни. Предстояло обойти лепрозории и чумные хосписы, рискуя подхватить заразу. Именно тогда Немой Доктор раздал им простенькие крестики, как две капли воды похожие друг на друга. Воспоминания вызвали у Диего горькую усмешку. Он был единственный, кто на своей шкуре уже испытал его действие.
Обойдя всё и уже потеряв надежду, они нашли Густаво в крохотном приюте для умалишенных на самой окраине. На него наткнулся Филиппе ранним утром. Итальянец вытряхнул все монеты, что у него были, уличным мальчишкам, и те сбились с ног, разыскивая по городу трех чужестранцев. Когда Диего вбежал в приют следом за босоногим мальцом, чертов Француз уже был там. Доминик, его звали Доминик. Диего никак не мог заставить себя называть его по имени. Даже в мыслях.