Последний император

Пу И

Теперь во дворе не только не запрещали разговаривать, но перестали запирать камеры даже в дневное время. Эта радостная весть быстро облетела всех. Во время отдыха только об этом и говорили. Я вспомнил своих племянников, а также Да Ли. С тех пор, как началось расследование и последовавшее за этим покаяние, они не стремились со мной общаться. Теперь можно было воспользоваться введенными послаблениями и поболтать с ними. Я услышал голос Сяо Гу, который в это время где-то неподалеку пел популярную в то время песенку "Пастушок". Таких песенок он выучил немало у надсмотрщиков и охранников. Я обнаружил его и Сяо Сю возле огромного дерева. Однако, не дожидаясь, когда я подойду, они ретировались.

В апреле начальство велело

нам избрать учебный комитет по типу того, который был создан в семи местах заключения, где находились японские военные преступники. Учебным комитетом под наблюдением начальства должны были управлять сами заключенные, которым надлежало решать вопросы, связанные с учебой и бытом. Возникавшие проблемы обсуждались на собраниях, а решения докладывались начальству. При этом каждый раз следовало изложить свою собственную точку зрения и внести соответствующие предложения. В учебном комитете работало пять выборных членов, которые утверждались начальством. Кроме одного главного, остальные четверо отвечали за учебу, быт, физкультуру и культурный отдых. Ежедневно члены комитета встречались с активом и отчитывались перед руководством. Заключенные были рады образованию этого комитета, считая, что сам факт его существования свидетельствует о доверии к ним. Многие из этого сделали вывод о том, что перевоспитание — это, прежде всего, личное дело каждого. Позднее факты неоднократно подтверждали действенность комитета. Однако поначалу мое настроение в значительной мере отличалось от всех прочих. Среди пяти членов комитета двое были из нашей семьи. Во время расследования и признания вины они изо всех сил старались унизить меня. Один из них — Лао Вань был председателем этого комитета. Другой — Сяо Жуй отвечал за вопросы быта.

Вскоре после образования комитета было принято решение построить стадион. Прежний стадион строили японские заключенные. Теперь же следовало разровнять новый участок земли и построить свой стадион. Возглавить стройку поручили Сяо Жую. В первый же день работы я при всех получил от него выговор. Во время построения и переклички я из-за какой-то мелочи, как всегда, отстал от других. Застегивая на ходу пуговицы, я бежал к строю и вдруг услышал оклик: "Пу И!"

— Бегу, бегу, — отозвался я, пристраиваясь в конце шеренги.

— Каждый раз, когда строимся, ты опаздываешь. Столько людей, и все ждут тебя одного. Несознательный какой-то! — говорил он громко с абсолютно непроницаемым лицом. — Посмотри на себя. Весь мятый! А как пуговицы застегнуты?

Я посмотрел вниз, пуговицы были застегнуты не на те петли Весь отряд повернул головы в мою сторону. Руки мои дрожали и я никак не мог правильно застегнуть пуговицы.

Меня беспокоило то, что теперь группа по проблемам быта припишет мне еще что-нибудь нелестное. Правда, теперь скандалить стали реже. По крайней мере, можно было высказываться, да и работать люди стали активнее. Причина заключалась во-первых, в том, что у многих значительно уменьшилась психологическая нагрузка, да и в вопросе перевоспитания стало больше понимания. Во-вторых, всякого рода рассуждения не по существу перестали быть в почете. Как я теперь отметил, на собраниях по критике люди стали высказываться по поводу меня безо всяких опасений. Объяснялось это еще и тем, что среди новых членов этой группы был хорошо знавший меня Да Ли, который теперь стал отвечать за вопросы быта. Когда меня начинали критиковать за мои недостатки, он обычно выступал со всякого рода разъяснениями, пытаясь анализировать причины моих проступков. После таких разоблачений, да еще с комментариями Лао Ваня и Сяо Ли, разве мог я походить на нормального человека?

Прежде, когда я подвергался всевозможным нападкам, я уходил в себя, раскаивался, проклинал все на свете, свою судьбу, винил всех в предвзятом ко мне отношении, а еше раньше винил во всем компартию, народное правительство, руководство

тюрьмы. Теперь же я хоть и продолжал проклинать все на свете, но все больше винил самого себя и все меньше это относилось к партии, правительству и моему начальству. Во время расследования и признания вины я по прочтении материалов, изобличавших меня, понял, что все тайное теперь выползло наружу. То, чего правительство ранее не знало, стало всеобщим достоянием. Стало ясно и то, что я за человек. Согласно логике, должно было последовать возмездие или, по крайней мере, отказ от мысли меня перевоспитать. Тем не менее, инспекторы, начальник тюрьмы и даже маршал по-прежнему мне советовали заниматься своим перевоспитанием, стать настоящим человеком.

После завершения строительства стадиона учебный комитет решил отблагородить наш двор: к Первому мая посадить цветы и деревья, удалить сорняк, разровнять территорию. Все с радостью взялись за дело. Поначалу я занимался тем, что засыпал землей огромные ямы. Надзиратель Цзян, заметив, что у меня плохое зрение, и боясь, что я могу упасть в яму, перевел меня на прополку газона. Я оказался возле клумбы, поработал немножко и вдруг вижу, что ко мне направляется Лао Чжэн — монгол по национальности. Он выхватил из моих рук только что выдернутую траву и как заорет во все горло:

— Ты что делаешь, а?

— Так велели же траву выдергивать.

— Это что, трава? А ты и впрямь специалист. Это ведь цветочная рассада!

Я снова стал посмешищем для всех. Я сидел на корточках, не смея поднять голову, и искренне желал, чтобы вся эта трава исчезла с лица земли.

— Ни на что ты не годишься! — продолжал орать Лао Чжэн, тыча пальцем в выдернутую рассаду.

В это время подошел надзиратель Цзян. Он взял из рук Лао Чжэна рассаду, повертел ее в руках и бросил на землю.

— Что толку, что ты его ругаешь? — обратился он к Лао Чжэну. — Надо ему помочь, научить, чтобы в следующий раз не оплошал.

— Кому могло прийти в голову, что есть люди, которые не отличают траву от цветов? — пробурчал Лао Чжэн.

— Мне тоже не приходило в голову. Но раз уж так получилось, надо помочь.

Раньше слова "в голову не приходило" всегда были связаны со страшными выводами: "В голову не приходило, что Пу И такой дурак — никакими лекарствами не вылечишь!"; "В голову не приходило, что Пу И такой лживый и негодный — не подлежит перевоспитанию!"; "В голову не приходило, что столько людей ненавидят Пу И — его оставлять нельзя!" А теперь после таких слов я вдруг услышал: "Надо ему помочь!" Но помогать мне готовы были не все.

Однажды в который раз у меня сломались очки. После некоторых раздумий я все же отправился за помощью к Да Ли.

— Помоги, пожалуйста, — попросил я его тихо. — Я пытался несколько раз сам починить — никак. Другие тоже не смогли. Помоги, прошу.

— Все еще хочешь, чтобы за тобой ухаживали! — сверкнул он глазами. — Что, мало я за тобой ходил? Мало?

Он резко развернулся и отошел на другой конец стола. Я стоял молча, готовый биться головой о стенку. Не прошло и двух минут, как Да Ли вернулся на прежнее место и сердито взял мои очки.

— Ладно, починю. Только знай, что это я делаю не почему-либо, а ради твоего перевоспитания. Иначе я не стал бы попусту тратить свое время!

Позднее, во время отдыха, я отправился в небольшую, недавно отстроенную читальню, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, и встретил там Пу Цзе. Мы с ним поговорили по душам. Я рассказал, что из-за поведения некоторых моих домочадцев целую ночь не мог заснуть. Он сказал: "А почему тебе не поговорить с начальством?" Я спросил: "О чем? За все это время люди достаточно натерпелись от меня и, естественно, должны меня ненавидеть". Пу Цзе сказал: "Я слышал, что начальство просило их не вспоминать старое и как следует тебе помогать". Теперь я понял, почему и хоть и рассердился, но все же снова подошел ко мне.