Последний из миннезингеров (сборник)
Шрифт:
Так, что там мама? Все тип-топ. К вечеру будут блины. Времени четыре. Пора встречать бабушку. Она приедет на машине через пять минут.
Не встретить бабушку для меня хуже, чем маршалу пропустить парад на Красной площади. Выхожу на крыльцо, прыгаю на столбик. Ага. Вот уже скрипят тормоза. Бабушка выходит из машины, которую все называют: «служебная». Заметила. Так. Смертельный номер. Прыжок из-под купола цирка без парашюта. Со столбика на столбик…
Бум.
Не получилось. Не знаком с Куклачевым и его питомцами.
– Васенька,
Идет! Идет моя королева! Посмотри, как я умею!
– Молодец!
Знаю, знаю моя прелесть! А что ты мне вкусненького принесла?
– Так… Это тебе…
Спа-си-бо!
– А это Мухтарчику соседскому…
Хрена.
– Мя-а-а-а-у-а-у-а-у!
– Васенька, это же булка черствая!
– У-а-а-у-а-а-у!
– Ешь, ешь, жадненький ты мой!
Уф, какая гадость. Давлюсь, но ем. А кто там смотрит такими голодными глазами? Пес смердячий! Вот, диктатор, палач, предатель и лизоблюд, вот, смотри, как новое и прогрессивное ест кусок, который раньше принадлежал тебе. Смотри! Дальше это будет происходить все чаще!
А сейчас полакомимся вкусненьким.
По ночам этот дом наполняется другими людьми. Под светом луны сидит за кухонным столом и смотрит в окно какой-то добрый полный старикан, хлопочет у печи маленькая бабуля, возле которой трется рыжий кот. Поначалу я кричал на них и даже пытался драться с котом, но они не обращали на меня никакого внимания.
Потом приходит невысокий красивый мужчина с грустными глазами, и они втроем пьют чай, а рыжий кот спит на лежанке, которой с шести утра до двенадцати вечера почему-то нет в нашем доме. Они разговаривают, но я не могу понять их языка, о чем-то вспоминают, но вспоминают с улыбкой.
А Сашка с Ленкой, ничего не подозревая, спят крепко-крепко, и ничто не тревожит их сон.
Вчера рыжий кот подмигнул мне.
Дело было так.
Компания сидела за столом и вела неспешную беседу. Фразы были короткими, но на этот раз внятными и чуть более громкими. Говорящие роняли их в строго определенном порядке: сначала – дед, потом – бабулька, затем – мужчина с грустными глазами, точку в каждом маленьком полилоге ставила неприятная старушенция.
– Вера молодец.
– Да.
– Вера у меня молодец.
– Молодец, нечего сказать.
– Сашка непутевый вырос.
– Непутевый.
– Беспутный Сашка.
– Лене дай Бог добра-здоровья. Поставила его на ноги.
– Хорошая девка.
– Молодец.
Посмотрим, что дальше будет.
– Скучаю я… по людям. Скучно мне здесь. Поговорить бы с робятами.
– У Ленки когда маленький будет?
– Мне внук, вам правнук.
– Время им выпало трудное. Наше трудное
– Недоброе время.
– Очень даже недоброе.
– Я прожил всю жизнь в смирении к Богу и людям, много работал, воевал, а умер в бедности. Но государство дало моей дочери образование. Где еще дочь мельника смогла бы стать врачом?
– Вот я домохозяйка, всю жизнь пироги пекла.
– Зато мы ели твои пироги. Вот я выпить любил, алкоголики у нас в роду были. Но никогда не пил запоями и не жрал табак. Вместо того чтобы выпить, я съедал три твоих пирога за чаем, потом мы шли домой и ложились спать.
– Больше всего меня угнетает то, что Вера плачет по ночам в своей холодной квартире и жалуется мне, спрашивает, почему я ей не помогаю? Если бы она знала, сколько раз я, старый мельник, отводил беду от этого дома… есть один очень простой способ помочь тем, кто остался здесь: нужно любить их, а для этого чаще вспоминать, по-новому и на расстоянии осмысляя каждый их поступок, видя в нем добро, свершившееся или зарождающееся. Чаще всего я вспоминаю Веру.
– А я думаю о старшем.
– А я о Сашке.
– Но мы, к сожалению, не всесильны.
– Да.
– Всему есть предел.
– Пойдемте, наше время ушло.
– Пойдем.
– Завтра мы войдем сюда в новом составе.
И вот на этом месте рыжий кот повернул ко мне голову и подмигнул.
Весь следующий день я находился в глубоком раздумье. Почему он подмигнул мне, этот рыжий кот? Почему именно на этих словах – «Завтра мы войдем сюда в другом составе».
На душе было как-то муторно. Какое-то жуткое пророчество мерещилось мне в этой фразе.
А Сашка тем делом куда-то собирался. В его разговоре с мамой все чаще звучали слова «Москва», «издательство», «Рубцов». Тоже, кстати, о кошках ничего не написал: все о козах да о воробьях, про зайца еще.
Потом мы обедали, смотрели телевизор, а к вечеру Сашка взял сумку, чмокнул Лену и стал зашнуровывать ботинки. Естественно, я пошел его немного проводить. Маме он этого почему-то не доверяет. А я вот провожаю.
И когда мы с ним остановились на тротуаре метрах в сотне от дома: он – прикуриться, я – сказать «пока», мне было видение.
Как будто что-то огромное, сминая все живое в себе и на своем пути, летит с каких-то железных полос в жуткую бездну, при одном представлении о которой моя короткая шерсть встала дыбом.
Безумие овладело мной, и я метнулся в сторону. А в сторону – это на дорогу, по которой с сумасшедшей скоростью что-то неслось. В последнюю секунду, издав крик прозрения, я понял и смысл зловещей фразы, и подмигивание рыжего кота. Сегодня ночью с ними в этот дом войду я.