Последний из могикан
Шрифт:
Однако звуки знакомых голосов привлекли внимание Дункана и заставили его забыть о своем первоначальном намерении. Огибая один из внутренних выступов вала, он встретил Кору и Алису, которые прогуливались, желая подышать свежим воздухом и отдохнуть от постоянного заключения. Молодой офицер не видался с ними с той тягостной минуты, в которую ему пришлось оставить девушек перед фортом, впрочем с единственной целью спасти их. Хейворд в последний раз видел Кору и Алису, когда они были измучены заботами и усталостью; теперь молодые девушки сияли красотой и свежестью, хотя следы тревоги и страха все еще лежали на их лицах.
— Ага, изменник! О, неверный рыцарь, который покинул своих дам в беде! — сказала она. — Долгие дни... нет, многие века ждали мы, что вы броситесь к нашим ногам, прося милосердно позабыть о вашем коварном отступлении — вернее, о вашем бегстве... Ведь, говоря по правде, вы бежали с такой быстротой, с которой не мог бы поспорить раненый олень!
– Вы понимаете, что этими словами Алиса хочет выразить как мы благодарны вам, как мы вас благословляем,- прибавила серьезная и более сдержанная Кора. — Правда, мы немножко удивились, почему вы так упорно избегаете теперь дома, в котором вас ждет не только благодарность дочерей, но и признательность их отца.
– Ваш отец подтвердит, что хотя я и не был с вами, я не совсем забыл о вашей безопасности, — ответил молодой человек. — Все эти дни шла ожесточенная борьба за обладание вот той деревней, — прибавил он, указывая на соседний с фортом и обнесенный окопами лагерь. — Тот, кто завладеет ею, может с уверенностью сказать, что он приобретает и форт и все, что в нем заключается. С минуты нашей разлуки я проводил там все дни и ночи, так как полагал, что в этом заключается мой долг. Но, — продолжал Дункан с печалью, которую тщетно старался скрыть, — если бы я знал, что мой поступок, который я считал долгом солдата, будет истолкован как бегство, конечно мне совестно было бы показываться вам на глаза.
– Хейворд! Дункан! — воскликнула Алиса и наклонилась, чтобы вглядеться в потупленное лицо майора; один из золотистых локонов упал на раскрасневшуюся щеку молодой девушки и отчасти скрыл выступившие на ее глазах слезы. — Если бы я думала, что моя праздная болтовня так огорчит вас, я предпочла бы онеметь. Кора может сказать, как глубоко и справедливо мы оценили ваши услуги, как глубоко — чуть не сказала: как горячо — мы благодарны вам!
– А Кора подтвердит справедливость ваших слов? — спросил Дункан, и улыбка удовольствия согнала мрачное облачко с его лица.
Кора ответила не сразу; она отвернулась и глядела на прозрачную пелену озера Горикан. Когда же старшая Мунро снова устремила свои темные глаза на молодого человека, в них все еще таилось выражение такой муки, которая сразу заставила Дункана позабыть все на свете, кроме нежного участия к девушке.
– Вы нездоровы, дорогая мисс Мунро? — сказал Дункан. — Мы болтали и шутили, между тем вы страдаете.
– Ничего, — ответила она сдержанно. — Я не могу быть такой жизнерадостной, как наша Алиса, и это составляет, может быть, несчастие моей жизни. Посмотрите, — продолжала Кора, как бы желая победить свою минутную
– Ни то, ни другое не может померкнуть из-за обстоятельств, которыми он не в силах управлять, — горячо ответил Дункан. — Но ваши слова напомнили о моей обязанности. Я должен идти к вашему храброму отцу, чтобы узнать, какие решения принял он относительно обороны. Да пошлет бог вам всякого счастья, благородная... Кора. Я могу и должен называть вас так.
Она искренне протянула ему руку, хотя ее губы дрогнули, а щеки побледнели.
– До свиданья, Алиса, — прибавил Дункан, и восхищение, сквозившее в его голосе при обращении к Коре, сменилось нежностью. — До свиданья, Алиса, мы скоро увидимся, и надеюсь — после победы.
Не дожидаясь ответа, Хейворд спустился с поросших травой ступеней бастиона, быстро пересек плац и через несколько минут очутился перед Мунро. Полковник огромными шагами ходил взад и вперед по своему тесному помещению; волнение отражалось в его чертах.
– Вы предупредили мое желание, майор Хейворд, — сказал он. — Я только что собирался просить вас прийти ко мне.
– К сожалению, я видел, сэр, что посланец, которого я так горячо рекомендовал вам, вернулся под караулом француза. Надеюсь, нет причин усомниться в его верности?
– Я давно знаю верность Длинного Карабина, — ответил Мунро, — он вне подозрений, но, кажется, всегдашнее счастье изменило ему. Монкальм захватил нашего разведчика и в силу проклятой вежливости своей нации прислал его ко мне со словами, будто он, зная, как я ценю этого человека, не может задержать его у себя.
– Но помощь от генерала Вэбба?
– Да разве по дороге ко мне вы ничего не видели?— с горькой усмешкой сказал старик. — Тише, тише вы, нетерпеливый юноша. Нужно ведь дать этим джентльменам время на переход из форта Эдуард к нашей крепости.
– Значит, они идут? Разведчик это сказал?
– Да. Но когда-то придут? По какой дороге? Этого я не знаю, потому что глупец не сказал мне об этом. Но, кажется, было написано письмо, и в этом заключается единственная отрадная сторона вопроса. Если бы известие было плохое, этот французский мосье любезно переслал бы его нам.
– Значит, он оставил у себя письмо, хотя и отпустил гонца?
– Да. Вот оно, хваленое «добродушие» французов!
– А что говорит разведчик? У него есть глаза, уши и язык. Что донес он на словах?
– О, сэр, он обладает всеми органами чувств и может сказать все, что видел и слышал. В общем, из его рассказа явствует следующее: на берегах Гудзона стоит крепость его величества под названием форт Эдуард, наименованный так, как вам известно, в честь его величества принца Йоркского. Форт этот снабжен надлежащим количеством воинов.
– Но разве там не собираются выступать нам на помощь?
– В крепости производятся утренние и вечерние ученья. Когда один из новобранцев просыпал порох над похлебкой, порошинки, попавшие на уголья, сгорели. — И вдруг, переменив свой горький, иронический тон и заговорив более вдумчиво и серьезно, Мунро прибавил: — А между тем в этом письме могло... нет, должно было быть что-нибудь нужное для нас!