Последний из Первых Миров - Эпоха Тишины. Том 2

Лагутин Алексей

Но не только Термисорра изучающе смотрела на испуганную Филони, ожидая ее дальнейших действий. С немалым трепетом, сильными ударами могучего сердца, сотрясал пространство вокруг себя сам Корть, уже не спускающий пламенных глаз с бедных девушек, с каждым мгновением все больше желая вмешаться в их розню, до сих пор удерживаемый на месте лишь сверлящими его затылок глазами готового продолжить бой Думы.

Напряжение росло в геометрической прогрессии, и с тем лицо испуганной Филони все больше искажалось, ее дыхание все больше сбивалось, а глаза окончательно застлали слезы. Она никак не могла отпустить тетиву, ведь никак не могла отпустить счастливое прошлое, которое они провели с сестрой в Дельсберге. Пока в их город не пришел Корть, они были единственными друг для друга людьми, кто мог их понять, и только друг другу они рассказывали все секреты, даже включая истории о разделенной ими между собой любви таинственного незнакомца. Ей было ужасно больно, когда она читала записку Термисорры на телах их мертвых родителей, в которой та признавалась в их убийстве, пусть то и было ложью, а убийцей

был Граф Дума. После бунта в Шегральминни она плакала от счастья, когда снова воссоединилась с сестрой, и уже последние два года плакала от боли после ее потери в пожаре Кацеры, так же от руки Думы. Но девушка выжила, и Филони была невероятно счастлива, когда ей об этом два дня назад поведал Корть. Но он так и не поведал ей остального.

— Давай.

И она сама просила сестру убить ее теперь, после всего вместе прожитого?

— Н-нет… — плакала Филони.

И на глаза Кортя под шлемом феникса набегали слезы. Он часто видел слезы сестер раньше, они не были такими горькими, их вызывали не боль и страх, и тогда они сами, как и он, заботились о том, чтобы плакать всегда вместе, и только от счастья. Эта картина была просто ужасна, и даже он, величайший герой людей, не мог сдержать перед ней страха. Его сердце тут же остановилось, когда зал сотряс тот крик.

— Давай!

— Нет!

Все произошло мгновенно, и даже Корть не успел бы это остановить.

Полет стрелы был недолгим, но за него сердца всех собравшихся в соборе людей не успели сделать и удара. Стрела воткнулась в шершавый от воздействия сил извне в ходе битвы камень только самым кончиком наконечника, уже через секунду пошатнувшись, перевернувшись, и с едва заметным в окружающей тишине треском упав. Все это происходило на полу, куда, вслед за стрелой, упал и лук Филони, куда падали и ее слезы. Там ни осталось ничего, кроме ее сбитого дыхания и хныканья. Корть едва ли успел понять, что произошло там, у дверей, и почему с тем Дума позади него растворил свой меч в воздухе Черным Пламенем, туша и Синюю Искру своих молчаливо прикрытых веками глаз. Термисорра стояла перед сестрой совершенно тихо, лишь наблюдая, как та вытирает с лица слезы дрожащими руками, так и не решившимися лишить дорого человека жизни, пускай даже тот стал ей врагом.

Молчание прервалось облегченным вздохом и падением на пол меча. Но Корть и Дума все еще не шевелились, лишь молча наблюдая за происходящим между сестрами со стороны, даже не дыша, удивленно наблюдая за движениями младшей сестры. С немалым удивлением на то смотрела от самых стен и Кайла. Каждый раз, когда Филони плакала, люди вокруг обходили ее стороной, зная, как страшна была девушка в обиде. Только один человек не боялся подойти к ней, и только это всегда ее успокаивало. И сейчас этот человек был рядом, выпуская облегченное дыхание из самых улыбающихся с дрожью губ, по которым также медленно текли слезы. Она даже не заметила, как теплые дрожащие руки обвили ее плечи, и родная щека прижалась к ее щеке, разгоняя по ней замерзшую от страха кровь, окончательно прогоняя ее боль. Теперь по ее щеке бежали и ее слезы. Настоящий план, которому следовал Дума, был выполнен самим его составителем. По щекам Филони и Термисорры теперь бежали одни слезы.

Звенящую тишину в правом ухе Филони нарушил счастливый шепот.

— Спасибо…сестренка.

Глава 7: Рассвет

Уже полчаса как с Эмонсена сошла тьма иллюзорной ночи, растворившись по всему городу, как исчезла и сама луна на небе. Шум ожесточенных схваток потонул в идиллии тишины и покоя, как и в золотом свете быстро поднимающегося над городом солнца потонула ночь, на самом деле оказавшаяся ранним утром. Беспокойны были только пролетающие над городом птицы, как и пробегающие по лесу перед городскими воротами животные. Люди появлялись у тех ворот довольно редко, но с завидной даже временам суток постоянной периодичностью. Они забирали с поля боя тела своих товарищей, и относили их на городскую площадь, где последние двадцать минут что-то активно обсуждали между собой их командиры, чаще всего уже не обращая внимания на подчиненных. Тела на площади раскладывались с небольшими промежутками, один за другим, словно кости домино. Сбором тел занимались от силы пара десятков воинов, самых здоровых среди таковых в войске Чеистума. Изначально их можно было назвать войском лишь по той причине, что, пусть они уступали настоящим войскам в количестве воинов, качеством их они многие войска даже превосходили. Но теперь даже у самого Чеистума не поднялся бы язык назвать войском остатки своих воинов. Двадцать человек занимались поиском мертвых товарищей по городу, и еще не больше сорока воинов остановились у центра города, в одном из больших домов, окнами выходящего на главную площадь. Три человека, включая квартирмейстеров и одного авантюриста, уже привезли из Кирпичников обоз с продовольствием на ту же площадь, не слишком удачно скатившись с горы на полном ходу, едва не разбив груз о еще не до конца разобранные перед воротами мертвые кучи.

С поддержкой монстров-помощников Гоклона, важные припасы достигли уже мирно отдыхающих в доме воинов с завидной людям скорость, что максимально упростило работу здоровым воинам, которых изначально командиры помладше хотели отправить на поддержку раненных. Среди раненных почти не осталось современных воинов, и некоторые из них сбежали с поля боя еще в процессе штурма города за воротами. Раненные Демоны не брезговали «лечиться» и притуплять боль алкоголем, как раз простаивающим в некоторых местах дома, сохраненный стеклом бутылок, чего нельзя было сказать о давно уничтоженной жителями еде. Их жилища были едва ли пригодны

для жизни, и это вызывало неприятный трепет в сердцах могучих воинов, тем более немного напуганных видом трупов тех жителей в их комнатах, когда они только туда пришли. Все жители в один момент вернулись в свои дома, зашли в комнаты, упали на пол лицом вниз, и просто умерли, расставаясь с удерживающим их волю Черным Пламенем. Их тела было решено вынести за площадь, и сложить в другое место. Мало кто послушался приказа Чеистума «относиться к мертвым с должным уважением», ибо Демоны изначально были не самыми большими гуманистами по отношению к предателям и врагам из собственного человеческого рода. Современные воины были не так критичны в этом отношении, но и воли носить на руках трупы у них было меньше.

В соответствии с ранней просьбой Унзара Чеистуму избежать больших потерь людей в бою при Эмонсене, Бог Смерти планировал вернуть всех погибших при штурме воинов к жизни своим окто, заранее для того взяв на штурм города свое самое сильное тело, с наибольшими запасами внутренней силы. С ним поделился своей кровью Корть, и потраченные Богом на бой с Черным Пламенем силы быстро к нему вернулись, пускай и появившиеся с употреблением той крови чувства в теле мертвеца заставили его с десяток минут переводить дух и восстанавливать дыхание, что было для него особенно необычно, учитывая, что его тело было уже давно мертво. Корть уверенно заминал конфликты своих воинов и Богов, связанные с деятельностью его брата, пока сам Дума, стоя всего в паре шагов рядом с братом, молча вглядывался в ряды тогда еще медленно уходящих в дома, чаще всего воодушевленных видом обоих Археев впереди, Демонов. В домах те до сих пор обсуждали между собой смысл действий своего бывшего командира, которого до сих пор до предела уважали, и возвращению которого союзником, как прежде, очень радовались.

Но сопровождение Думы Кортем, как и его разговоры с Богами, не слишком выдавали в нем дружелюбный настрой союзника. Корть и Чеистум заново привыкали к манере речи «из двух слов» Думы, как и к его внешней грубости, будто встретили его таким впервые. Только Гоклона эта картина совсем не удивляла, ибо именно таким злым молчуном он запомнил Думу еще столетия назад, и даже столетия не были достаточным сроком для появления кардинальных изменений в характере затворника, тем более связанного с Черным Пламенем. Корть иногда чувствовал загадочный стыд перед окружающими его людьми за характер брата, даже при уходе из собора успевшего в пару слов максимально неприятно попрощаться с оставшимися там до сих пор Кайлой и Тиадрамом, ни за что перед ними не извинившись, а только подлив масла в огонь их ненависти к себе. С другой стороны, при поддержке Кортя и Термисорры, агрессии со стороны уже достаточно восстановившейся Кайлы к Думе удалось избежать, и слов самого Думы было достаточно, чтобы в нем девушка потеряла врага, а ужасная ненависть перешла в смирившуюся неприязнь.

Воистину, как бы не была груба речь Думы, убийцы родителей Кайлы, заложенного в его слова смысла сполна хватило, чтобы отбить у девушки всякое желание мстить врагу за его злодеяния. Тогда, когда все это только закончилось, и пока Филони с Термисоррой топили друг друга в объятиях, Дума и Корть покидали собор вместе для успокоения уже готовящейся штурмовать здание армии на главной площади, оставив Кайлу и Тиадрама наедине лишь со своими важными мыслями. Сестры довольно скоро подошли к друзьям, чтобы проверить их состояние, и были едва не шокированы выражениями их лиц. Тиадрам подскочил с места и сел на пол со стеклянными глазами, долго пытаясь отдышаться, сразу как Термисорра развеяла свою иллюзию, нависшую, как оказалось, вообще над всем Эмонсеном, создавая на его протяжении вид глубокой ночи с поддельной луной. Юноша почти ни на что не реагировал, и за все полчаса с момента своего пробуждения не обмолвился с друзьями и словом. Кайла была более активна, и ее мысли были даже, отчасти, веселыми, особенно учитывая истинно важную мысль грубых слов Думы, которые никак ее не отпускали.

«Замолкни.» — все так же дрожал холодным металлов в голове Кайлы безразличный голос Думы. — «Твои родители живы.»

Сначала в ее голове витали самые разные интерпретации тех слов, включая и то, что их поглотило Черное Пламя, сделав их такими же марионетками Дорана, как и встреченные девушкой в городе жители, но оставив им жизнь. Видя смятение и дрожь в изумрудных глазах девушки, Филони и Термисорра пришли ей на помощь, и старшая сестра, в процессе извинений за свои проделки, пояснила Кайле смысл слов Думы. Та и подумать не могла, что безоговорочно служащий Дорану безжалостный Клинок Бездны и сам заключал со своими жертвами различные договора, включая таковой с жертвами пожара в Кацере, с Термисоррой, и, что больше всего было ей важно, с родителями Кайлы. Как говорила Термисорра, Думе правда было приказано убить Амира и Ганну, родителей Кайлы, но все пошло совсем не по плану, и отважный отец напал на убийцу первым. Этот бой даже для Думы был не слишком прост, и он все время сдерживался, еще думая, как ему стоит поступить, чтобы выполнить план Дорана в точном соответствии с его целями, то есть целью преобразить Кайлу в сильного октолима благодаря жажде мести. Внезапно, понимая разницу в силах с противником, Драконоборец Амир предложил Думе уговор, который и упростил задачу самому убийце, но уже не требовал для того смерти Амира и Ганны. Да, они договорились о постановочном убийстве. До сих пор Кайла не знала об этом, а душевная травма, вызванная смертью родителей, все последние годы была ее движущей силой на пути ко все большей силе. У нее было великое множество вопросов к факту избежания смерти отцом и матерью, и, пусть эта мысль правда зажигала в ее сердце нескончаемую радость, она до сих пор не понимала, почему тогда родители за те годы так ни разу с ней и не связались.