Последний из удэге
Шрифт:
— Вы не вздумайте стрелять, — спокойно сказал он, — дам напугаете… Ишь как пары даст, — любовно сказал он про паровоз и, покосившись на Лену, подмигнул ей.
Поезд перевалил гору и, убыстряя ход, помчался под уклон. Некоторое время слышны были еще выстрелы в хвосте поезда, где ехали солдаты Лангового, потом все смолкло. В вагоне захлопали дверьми, послышались голоса и топот ног в коридоре.
— Все живы? — спросил кто-то, отворяя дверь в купе.
— Достаньте нашатырного спирта — здесь одна дама в обмороке, — сказала Лена.
Все
Даму привели в чувство.
— Я умираю… — говорила дама, обливаясь слезами.
Краска и пудра растекались по ее увядшему лицу.
На ближайшей станции Ланговой пошел проверить, нет ли жертв среди солдат. За ним выбежал и горный инженер.
Инженер вскоре вернулся.
— Трое убито и человек с десяток ранено, двое тяжело, — с удовольствием рассказывал он, поблескивая своими живыми глазками, — а из пассажиров никто не пострадал. Только, говорят, в одном вагоне свалилась с третьей полки корзина с яйцами и контузила в голову священнослужителя…
Через некоторое время поезд прибыл в Шкотово. Инженер достал из-под изголовья бумажный сверток, накинул пальто.
— Мне тут одному знакомому на станции посылочку передать, — словоохотливо пояснил он, — вы уж присмотрите, пожалуйста, за моими вещишками…
Но, очевидно, инженер заговорился со своим знакомым: поезд простоял в Шкотово более двух часов, а инженер все не появлялся. Наконец поезд тронулся, а инженера все не было.
А когда контролер, кондуктор и проводник раскрыли оставшийся после инженера потертый чемодан, весь заклеенный багажными квитанциями и гостиничными ярлыками, обнаружилось, что чемодан набит опилками, прикрытыми сверху газетной бумагой.
XLV
От станции Шкотово поезд прошел около десяти верст и остановился посреди леса. Уже вечерело. Оказалось, что впереди разобран путь. Поезд задним ходом пошел обратно в Шкотово. Там он простоял всю ночь.
Ночью Лена часто просыпалась, вся в поту, с бьющимся сердцем. Однажды она проснулась оттого, что на станцию прибыл японский эшелон. Японские солдаты, пыхая сигаретами и поблескивая штыками, прыгали из вагонов. Люди с фонарями бегали вдоль эшелона, стучали по колесам. У одного из вагонов синим пламенем горела букса, и там тоже возились и стучали темные группы людей с фонарями. Потом эшелон отбыл в сторону станции Кангауз.
Весь следующий день поезд так медленно продвигался от станции к станции и так подолгу стоял, ожидая, пока починят мосток впереди, или пропуская вперед поезда с воинскими грузами, что Лена вовсе отчаялась — доедет ли она когда-нибудь.
На станцию Кангауз прибыли, когда уже совсем стемнело. Владелец лесопильного завода встретил свою
Лена и Ланговой одни стояли на станционном крыльце. Денщик караулил вещи внизу. Сумрачные горы, заслоняя небо, обступали станцийку со всех сторон. Внизу, в котловине, мигали огни поселка, горели багровые костры, вырывавшие из темноты полотнища военных палаток.
— Нет, Лена, вы не можете остаться здесь одна, — глухо говорил Ланговой. — Право, пойдемте с нами. За перевалом начинается узкоколейка, и там нас ожидает специальный поезд…
— Я буду ночевать здесь, — тихо повторила Лена.
— Но где же? Вы никого не знаете, гостиницы здесь нет…
— На станции. Ночуют же другие…
— Слушайте, Лена, это просто неразумно. В конце концов, если вы не хотите ехать со мной на рудник и отказываетесь вернуться, то ведь вы же сами говорили, что вам нужно до Сицы… По крайней мере, мы проводим вас до Сицы, вам не страшно будет одной переходить перевалы, вам не придется часами ожидать поездов…
— Не хитрите, Ланговой…
— Зачем вы обижаете меня в последнюю минуту? Я никогда не хитрил с вами. Не думаете же вы, что я потащу вас силой, если вы пожелаете остаться на Сице?
— Не хитрите перед самим собой…
— Лена, сейчас не до психологии, это просто смешно. Ну, почему бы вам, действительно, не поехать с нами до Сицы?
— Вы хотите знать?.. — Лена прямо посмотрела на Лангового. — Я думаю, мне невыгодно дальше двигаться с вами, вы можете скомпрометировать меня…
— Скомпрометировать?! Перед кем?..
— Перед партизанами.
— Вот как!..
Ланговой замолчал.
— Прикажите дать мне мой саквояж, — сказала Лена. Ланговой молча смотрел на нее.
— Лена, — сказал он, — остались последние мгновения, когда я еще могу видеть вас и говорить с вами…
— Как вы любите драматические положения!
— Мне хочется сказать вам, что я всегда любил и люблю больше своей жизни только вас одну и что я глубоко и непоправимо несчастлив… Я прошу вас только об одном: положите себе руку на сердце и с последней силой правды скажите, не можете ли вы пересмотреть наново все то, что было, и вернуть то чувство любви и доверия ко мне, которое у вас было… вернуть хотя когда-нибудь?.. Не отвечайте сразу. Я вас прошу… Подумайте над этим…
— Дайте мой саквояж, — протяжно сказала Лена.
— Значит, кончено?..
Лена молчала.
— Тимофей! Дай саквояж Елены Владимировны…
Приняв саквояж, Ланговой некоторое время подержал его в руке, — это было последнее, что еще связывало их, потом протянул Лене.
— Прощайте, Лена…
— Прощайте, Ланговой…
Лена взялась за ручку двери и на мгновенье остановилась. Она слышала шаги Лангового по ступенькам. Шаги смолкли.
— Лена!.. — позвал Ланговой.
Лена распахнула дверь и вошла в станционное помещение.