Последний канцлер
Шрифт:
Горчаков: Подкорми. Клевать лучше будет.
(Пушкин начинает, лежа на траве, со скучающим видом бросать прикормку в свой поплавок).
Пушкин: Так что, Нессельроде у вас в министерстве, выходит, стал полноправным хозяином?
Горчаков: Стал, стал. Уже почитай третий год как Каподистрию наш государь отправил «поправлять здоровье» на воды. Вот скажи, Пушкин, как так получается, что полнейшая серость, человек, ненавидящий любое
Пушкин: Православный все же.
Горчаков: Ну, допустим. Но все равно, если вдуматься, полный нонсенс, как любят говорить англичане… Да хватит уже прикормку изводить! Ты, видимо, хочешь, чтобы рыба сама от обжорства кверху пузом повсплывала?
Пушкин: А что, это способ.
Горчаков: Не умничай. Закинь удочку подальше.
(Пушкин встает, пытается вытащить из воды леску, но оказывается, что крючок зацепился за что-то).
Пушкин: Ну ее к черту совсем! Зацепилась!
Горчаков: Ну так отцепи!
Пушкин: Как я ее отцеплю?
Горчаков: Филиппа своего пошли.
Пушкин (озираясь): А где он?
Горчаков: Должно быть, за хворостом ушел.
Пушкин: А черт! Что делать?
Горчаков: Сам в воду полезай.
(Пушкин плюет с досады, потом снимает штаны и рубашку, лезет в реку. Пытается нащупать крючок, потом поскальзывается и падает в воду. Начинает, отфыркиваясь, плавать).
Горчаков: Ну вот, теперь купаться затеял!
Пушкин: Эх, хорошо! Освежает!
Горчаков (швыряясь в него подкормкой): Всю рыбу распугал, медведь неуклюжий!
Пушкин: Медведь – не хорек, зверь уважаемый. А что же государь не выгонит этого Нессельроде, если от него вред один?
Горчаков: Сам бы хотел ответить на этот вопрос. Вот, слушай анекдот. Представь, этого Нессельроде еще лет в 10 записали во флот. Ну, окончил он гимназию, приехал в Россию, карьеру делать. И тут выяснилось,
Пушкин: Надо полагать, кавалериста из него тоже не вышло?
Горчаков: Еще бы. Наш кавалерист в политику подался, поехал в Германию в качестве российского посланника и стал методично натравливать Россию на Францию и наоборот.
Пушкин: И что?
Горчаков: Натравил. За это его очень в Европе уважают.
Пушкин: А здесь?
Горчаков: Наш кавалерист очень гибкую спину имеет. Умеет сказать только то, что от него ждут. Ну, и, естественно, женитьба.
Пушкин: А кто жена?
Горчаков: Дочь министра финансов.
Пушкин: И что, сильно дурна собой?
Горчаков (махнув рукой): Для таких, как Нессельроде, дочь министра финансов не может быть уродиной.
Пушкин: Н-да, похоже, этот Нессельроде по-своему очень счастливый человек.
Горчаков: Это точно. Ты плавать-то долго собираешься? Вылезай уже.
(Пушкин вылезает на берег, дрожа, начинает одеваться).
Горчаков: Ты крючок отцепил?
Пушкин: Тьфу, забыл! Ничего, вон Филипп из леска возвращается. Он и отцепит. Эй, Филипп!
Филипп (подходя и сваливая возле костра хворост): Чаво, барин?
Горчаков: Барин интересуется, тебе больше кто по душе – немцы или греки?
Филипп (чешет затылок): Дыть, я ни тех, ни других толком не видал. Один раз только, на ярманке. Немец важный такой… и грек тоже ничаво… Носатый.
Горчаков: И что скажешь о них?
Филипп: Да что сказать? Покупать я ничего у них не покупал…Да, поди, жулики оба.
Горчаков: Так и оба?
Филипп: А что? Кто ж свою выгоду упускать станет? Немцы – те бусурмане, веры латинской, а греки веры нашей, православной. Хотя какая разница, кто тебя надует?
Горчаков (смеется): А ты, братец, философ! Помоги лучше барину крючок отцепить.