Последний Катон
Шрифт:
— Правильно. И это ни на йоту не уменьшает значения подсказки, которую Данте вложил в свою поэму. И остается еще самое-самое.
— Вот как? — На самом деле они потихоньку убеждали меня. Весь этот набор чепухи заставил меня потихоньку, не заметив даже как, оставить позади всю горечь и вернуться к действительности.
— После распада Римской империи Сицилию захватили готы, и в VI веке император Юстиниан, тот самый, который велел возвести крепость вокруг монастыря Святой Екатерины на Синае, приказал полководцу Велисару отвоевать этот остров для Византийской империи. Так вот знаешь, что сделали константинопольские войска, едва войдя в Сиракузы? Построили храм на месте мук святой, и этот храм…
— Я его знаю.
— …существует
— Катакомбы? — удивилась я. — Я понятия не имела, что под церковью есть катакомбы.
Наша машина на большой скорости въехала на автостраду номер 19. Солнце склонялось к закату.
— Замечательные катакомбы III века, только некоторые основные участки их немного изучены. Известно только, что их расширили и перестроили именно в византийский период, когда преследований уже не было и христианство стало вероисповеданием всей империи. Жаль, но они открыты для посетителей только в дни празднеств в честь святой Лючии, с 13-го по 20 декабря, да и то не полностью. Не исследованы еще несколько уровней и множество ответвлений.
— И как мы туда попадем?
— Может быть, этого и не потребуется. На самом деле мы не знаем, что там найдем. Или лучше сказать, не знаем, что нам искать, так же, как когда мы были в монастыре Святой Екатерины на Синае. Походим, посмотрим, а там будет видно. Может быть, нам повезет.
— Я не собираюсь подпоясываться тростником и умываться травяной росой на Ортигии.
— Оставьте свои заявления при себе, — голос Глаузер-Рёйста звенел от ярости, — потому что именно это мы и сделаем первым делом, когда приедем. Может, вы не поняли, но если мы не ошиблись со святой Лючией, еще до наступления ночи мы окажемся в самой гуще инициаторских испытаний ставрофилахов.
Я решила не раскрывать рта до конца пути.
Когда мы въехали в Сиракузы, было уже поздно. Мне было страшно даже подумать, что Кремень захочет спуститься в катакомбы в такое время, но, слава Богу, проехав через город, он направился прямиком к острову Ортигия, в центре которого, недалеко от знаменитого фонтана Аретузы, находилось архиепископство.
Собор Дуомо был великолепен, несмотря на оригинальное смешение архитектурных стилей, которые с течением веков накладывались друг на дружку. Барочный фасад с шестью огромными белыми колоннами и верхняя ниша с изображением святой Лючии были грандиозны. Но внутрь мы не вошли. Следуя пешком за Глаузер-Рёйстом, припарковавшим машину перед собором, мы направились к близлежащему зданию архиепископства, где нас лично принял его преподобие монсеньор Джузеппе Арена.
В тот вечер архиепископ угостил нас вкуснейшим ужином, и вскоре после поверхностного разговора о делах архиепископства и сердечного упоминания о Папе, которому в этот четверг исполнялось 80 лет, мы разошлись по приготовленным для нас комнатам.
Ровно в четыре утра, когда в окна не проникал еще ни малейший лучик солнца, меня вырвал из глубочайшего сна стук в дверь. Это был капитан, уже готовый начать новый день. Я слышала, как он постучал в дверь Фарага, и через полчаса мы втроем собрались в столовой, готовые отдать должное обильному завтраку, который подала нам монахиня-доминиканка из прислуги архиепископа. В то время как у капитана был, как всегда, цветущий вид, мы с Фарагом, тоже как всегда, были едва в состоянии связать пару слов. Мы передвигались по столовой, как зомби, шатаясь и натыкаясь на столы и стулья. Во всем здании царила полнейшая тишина, нарушавшаяся только мягкими шагами монахини. После третьего-четвертого глотка кофе я обнаружила, что уже в состоянии думать.
— Готовы? — невозмутимо спросил Кремень, кладя на стол салфетку.
— Я — нет, — промямлил Фараг, вцепившись в чашку кофе, как
— По-моему, я тоже нет, — поддержала я его с заговорщицким взглядом.
— Я иду за машиной. Через пять минут забираю вас у входа.
— Ну, не думаю, что я там буду, — предупредил профессор.
Я весело рассмеялась, а Глаузер-Рёйст вышел из столовой, не обращая на нас ни малейшего внимания.
— Невыносимый человек, — сказала я, с удивлением отмечая, что Фараг в это утро не побрился.
— Нам лучше поторопиться. Он способен уехать без нас, и что тогда нам делать в Сиракузах в понедельник, без четверти пять утра.
— Сядем на самолет и полетим домой, — ответила я, решительно вставая с места.
На улице было не холодно. Стояла совершенно весенняя погода, хотя было влажновато, и иногда налетали неприятные порывы ветра, подхватывавшие мою юбку. Мы сели в «вольво» и объехали вокруг площади Дуомо, чтобы попасть на улицу, которая вывела нас прямо к порту. Там мы оставили машину и прошли до края рейда, где в уголке при свете еще зажженных фонарей можно было различить очень мелкий белый песок и где, естественно, вздымались сотни стеблей тростника. Кремень держал в руках свой том «Божественной комедии».
— Профессор, доктор… — с явным волнением проговорил он. — Настал момент начать наш путь.
Он положил книгу на песок и пошел к тростнику. С почтительным видом он провел руками по траве и умылся росой. Потом сорвал один из гибких стеблей, самый высокий, который смог отыскать, и, вытащив рубашку из брюк, опоясался им.
— Ну, Оттавия, — прошептал Фараг, склоняясь ко мне, — теперь наша очередь.
Профессор твердым шагом пошел туда, где стоял Кремень, и повторил все его действия. На его влажном от росы лице тоже появился особый отсвет, словно он находился в присутствии чего-то священного. Мной владели беспокойство и неуверенность. Я не очень понимала, что мы делаем, но мне ничего не оставалось, как последовать за ними, так как, раз уж я была здесь, любое сопротивление выглядело бы просто смешным. Я погрузила туфли в песок и пошла в их сторону. Провела ладонями по влажной траве и потерла ими щеки. Роса была прохладной и неожиданно, без всякого предупреждения согнала с меня остатки сна, прояснив мои мысли и наполнив меня энергией. Потом я выбрала тростник, показавшийся мне самым зеленым и красивым, и переломила стебель, надеясь, что из корней когда-нибудь вырастет новый тростник. Я легонько подняла край свитера и повязала тростник на талии поверх юбки, подивившись его мягкому прикосновению и гибкости волокон, которые очень легко свились в узел.
Мы завершили первую часть ритуала. Теперь оставалось только ждать, будет ли это иметь какой-то результат. Если нам повезет, подумала я, успокаивая себя, то никто не видел, как мы это делали.
Снова сев в машину, мы покинули остров Ортигию по мосту и выехали на проспект Умберто I. Город пробуждался. В окнах домов виднелся свет, и движение на дороге оживилось, через пару часов оно будет таким же хаотичным, как в Палермо, особенно на подъездах к порту. Капитан свернул направо и поехал по новому проспекту вверх, по направлению к улице Арсенале. Взглянув в окошко, он вдруг очень удивился:
— Знаете, как называется улица, по которой мы едем? Улица Данте. Я только что заметил. Вам это не кажется любопытным?
— Капитан, в Италии улица Данте есть во всех городах, — ответила я, подавляя смех. Фараг, однако, не сдержался.
Вскоре мы приехали на площадь Святой Лючии рядом со стадионом. На самом деле это была скорее не площадь, а простая улочка, охватывавшая квадрат церкви. Рядом с тяжеловесным зданием белого камня, украшенным скромной трехэтажной колокольней, виднелся небольшой баптистерий восьмиугольной формы. Стиль церкви не допускал никаких сомнений: несмотря на норманнские перестройки XII века и на ренессансную розетку на фасаде, этот храм был не менее византийским, чем сам император Константин Великий.