Последний Катон
Шрифт:
Если я хотела продолжать расследование похищений реликвий Святого Древа с Фарагом и капитаном Глаузер-Рёйстом, я должна изменить свое отношение к делу, должна вести себя как человек, получивший уникальный шанс, как это было на самом деле, должна быть отважнее и решительнее, оставив позади жалобы и отговорки. Разве Фараг не утратил все без единой жалобы? Свой дом, семью, страну, работу в Греко-Римском музее Александрии… В Италии у него есть только временно предоставленный номер в «Доме» и такое же временное скупое денежное пособие, выдаваемое государственным секретариатом по просьбе капитана. И все же он здесь, готовый подвергнуть опасности свою жизнь, чтобы прояснить тайну, которая не только существует уже несколько веков, но и поставила теперь на ноги
Нет, не атеист, подумала я, зажигая лампу на тумбочке и садясь на кровати, чтобы выпрыгнуть из постели. Атеистов нет, как бы они ни хвастались своим неверием. Все мы так или иначе верим в Бога, по крайней мере так меня учили, и Фараг тоже по-своему верит в Него, что бы он ни говорил. Хотя в худшем случае это столь свойственное нам, верующим, мнение — всего лишь нетерпимость и высокомерие, и люди, не верующие в Бога, действительно существуют, как бы странно это нам ни казалось.
Когда я попыталась вытащить ноги из-под одеяла, у меня вырвался ужасный возглас: «Боже мой!»: все мое тело было утыкано иглами, булавками, колючками, шипами… Всеми возможными и невозможными разнообразными остриями. Вчерашние приключения в катакомбах Святой Лючии надолго наградили меня синяками и ссадинами. «Эй, стой-ка! Что я только что себе говорила?» — жестко укорила я себя. Вместо того чтобы снова жаловаться, я должна вспоминать о происшедшем в Сиракузах с гордостью, чувствуя удовлетворение от того, что разгадала загадку и выбралась живой из этой дыры. Весьма вероятно, что другие люди умерли там, так и не…
Другие люди умерли там.
— А останки? — вслух спросила я.
— Несомненно, в Сиракузах есть ставрофилахи, — заявил капитан несколько часов спустя, когда впервые после прошлой недели мы все собрались в моей лаборатории в Гипогее.
— Позвоните в архиепископство и наведите справки о ризничем той церкви, — предложил Фараг.
— О ризничем? — удивился Кремень.
— Да, я тоже думаю, что он как-то связан с братством, — согласилась я. — Интуиция.
— Но какой смысл мне звонить? Мне скажут, что это хороший человек, который многие годы щедро оказывает помощь в уходе за церковью Святой Лючии. Так что, если ничего лучшего вы не придумали, оставим этот вопрос.
— Но я уверена, что именно он поддерживает чистоту на месте испытания и убирает останки тех, кто не может его пройти. Разве вы не помните, что золотая и серебряная цепи сияли?..
— Даже если это и так, доктор, — саркастически возразил он, — вы думаете, что, если мы его вежливо спросим об этом, он признает, что он ставрофилах? Ну, может, мы и добьемся, что его задержит полиция, хоть он никогда и не совершал никаких преступлений и является старым честным ризничим церкви Святой Лючии, покровительницы Сиракуз. В этом случае мы силой срываем с него одежду, чтобы увидеть, есть ли у него на теле шрамы. Хотя, конечно, если он не захочет раздеваться, мы всегда можем получить судебный приказ, который обяжет его это сделать. А когда он наконец разденется в полиции… Сюрприз! Никаких отметин у него на теле нет, и он тот, за кого себя выдает. Очень хорошо! Тогда он подает на нас в суд, так? Пишет на нас прекрасное заявление, которое, естественно, в конце концов обвиняет во всем Ватикан и появляется в газетах.
— Вопрос в том, — прервал его Фараг, утихомиривая капитана, — что если ризничий — ставрофилах, думаю, кроме того, что он выполняет обязанности, о которых говорила Оттавия, он еще и сообщит братству о том, что кто-то начал прохождение испытаний.
— Мы не должны упускать из виду и эту возможность, — согласился капитан. — Здесь, в Риме, нам нужно держать ухо востро.
— И раз уж мы заговорили о Риме… — Оба вопросительно взглянули на меня. — Думаю, нам нужно иметь в виду, что мы можем умереть во время одного из этих испытаний. Я говорю это не для того, чтобы пугаться или отступать, но перед тем, как двигаться дальше, все должно быть четко и ясно.
Капитан
— Я думал, доктор, этот вопрос уже решен.
— Как это уже решен?
— Мы не умрем, Оттавия, — очень решительно заявил Фараг, поправляя очки. — Да, никто не говорит, что опасности нет, но…
— …но, как бы опасно это ни было, — подхватил Кремень, — почему бы нам не одолеть испытания, как это сделали сотни ставрофилахов на протяжении многих веков?
— Нет, я не говорю, что мы точно умрем. Говорю только, что мы можем умереть и что мы не должны об этом забывать.
— Доктор, мы знаем об этом. И его превосходительство кардинал Содано с Его Святейшеством Папой тоже знают об этом. Но никто не принуждает нас здесь быть. Если вы чувствуете, что не в состоянии продолжать, я это пойму. Для женщины…
— Опять начинается! — возмущенно воскликнула я.
Фараг тихонько засмеялся.
— Интересно знать, чего ты смеешься? — резко спросила я.
— Смеюсь, потому что теперь ты захочешь первой пройти все испытания.
— Да, ну и что! И что?
— Ну и ничего! — весело рассмеявшись, ответил он. Самым удивительным было то, что до того, как я успела как-то отреагировать, в лаборатории послышался еще один громкий раскат хохота. Я не могла поверить своим глазам: Фараг с Кремнем умирали со смеху, подхватывали залпы хохота друг за другом и никак не могли остановиться. Что мне было делать, как не убить их?.. Я вздохнула и покорно улыбнулась. Если они готовы дойти до конца этого приключения, я пойду на два шага впереди. Так что все решено. Теперь оставалось только взяться за работу.
— Нам не мешало бы начать разбираться с записями из катакомб, — намекнула я терпеливо, опершись локтями о стол.
— Да, да… — пробормотал Босвелл, утирая слезы тыльной стороной ладони.
— Великолепная мысль, доктор, — икая, произнес капитан.
То, что Кремень умеет смеяться, несомненно, радует.
— Ну, если ты уже взял себя в руки, Фараг, прочитай, пожалуйста, свои заметки..
— Минутку… — попросил он, ласково глядя на меня и доставая из огромных карманов своей куртки записную книжку. Он откашлялся, отвел волосы с лица, снова надел очки, вдохнул и наконец нашел то, что искал, и начал читать: — «Почитайте, братья мои, великою радостью, когда впадаете во всяческие искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение. Терпение же должно повлечь за собой совершенные деяния, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка. А если у кого-нибудь из вас недостает мудрости, да просит ее у Бога, дающего всем со щедростью и без упреков, и дана будет ему. Но пусть просит с верой, без всякого сомнения; ибо сомнения подобны морским волнам, гонимым ветром с одного места на другое. Да не думает такой человек, что получит что-то от Господа; он человек с двоящимися мыслями…»
— Человек с двоящимися мыслями? Это не мой перевод.
— На самом деле это мой. Поскольку записывал я… — удовлетворенно заметил он. — «…он человек с двоящимися мыслями и непостоянен в путях своих. Да хвалится убогий брат возвышением своим, а богатый — унижением своим. Блажен тот, кто переносит испытание, ибо, пройдя его, получит венец». Потом шло это: «И на этом мы перейдем в Рим», что, как уже отметил капитан, является подсказкой, которая говорит нам о городе, где проходит первое испытание Чистилища. И, наконец: «Храм Марии прекрасно украшен».
— Прекрасно украшен, — с некоторым отчаянием повторила я. — Речь идет о прекрасном храме, посвященном Богородице. Это, несомненно, ключ, чтобы найти место, но не очень-то конкретный ключ. Разгадка — не сама фраза, она во фразе. Но как ее отыскать?
— Все посвященные Деве Марии церкви в Риме прекрасно украшены, так ведь?
— Только посвященные Деве Марии, профессор? — подшучивая, переспросил Глаузер-Рёйст. — Все церкви в Риме прекрасно украшены.
Сама того не осознавая, я без видимой причины встала и подняла вверх правую руку. Мой разум блуждал в словах.