Последний козырь Президента
Шрифт:
– Примерно так, только опознание будет по телевизору.
– Хм, в общем, я не против, только где мы телевизор смотреть будем? Может, у меня дома?
– Телевизор мы с Вами будем смотреть в Управлении ФСБ по городу Петербургу и Ленинградской области.
– Значит всё-таки казённый дом!
– Уверяю Вас, что в нём Вы пробудете недолго. Как только проведём опознание, я Вас тут же отпущу.
– Точно отпустите или опять лукавите?
– Слово офицера!
– Опять приходится верить на слово! – притворно
– Да-да, я помню, – с невозмутимым видом произнёс я. – Хотя первый раз мне кажутся, дело было связано не с судьбой, а с потери девственности.
Очнулся я от боли: кто-то сильной рукой без жалости хлестал меня по щекам. Я замычал и попытался уклониться от очередной оплеухи, но сделать это не удалось.
– Достаточно! Он, кажется, пришёл в себя, – услышал я незнакомый голос и попытался открыть глаза. Получилось со второй попытки: окружающий мир был нечётким, размытым, и при этом вращался вокруг моей больной головы, вызывая приступы тошноты. Я закрыл глаза и облизал пересохшие губы.
– Эй ты! Как там тебя? Не отключайся! – снова услышал я незнакомый молодой голос, и кто-то сильно тряхнул меня за плечи. Я через силу снова открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд на бледном пятне, которое двигалось и от которого исходил голос. Я никак не мог понять, чего этот голос добивается. Лично мне в этот момент хотелось одного: закрыть глаза и снова впасть в спасительное беспамятство.
– Не отключайся! – требовал молодой голос. – Говорить можешь?
Говорить я не мог: во рту пересохло и шершавый язык заполнил весь рот. К тому же сильно болела голова.
Я приложил ладонь к голове и почувствовал на пальцах что-то липкое.
– Товарищ сержант! – раздался над ухом девичий голосок. – Я в аптечке нашатырь нашла, дать ему понюхать?
– Давай! Пусть понюхает, может, соображать начнёт.
После этих слов в нос ударил резкий запах нашатыря. На мгновенье перехватило дыхание, но потом стало лучше: мир перестал вращаться, зрение сфокусировалось, частично вернулась память, что позволило идентифицировать своё положение во времени и пространстве.
Оказалось, я лежу на нижней полке, а надо мной склонились две проводницы и молоденький белобрысый полицейский. За окном вагона мелькали редкие фонари, которые на фоне мрачного леса казались приятным исключением из общего правила светомаскировки, введённых ещё в начале сороковых годов прошлого века и по чьему-то недосмотру не отменённых до сей поры.
– Где мы? – с трудом разлепил я спёкшиеся губы.
– Скоро Бологое будет! – охотно ответила молоденькая проводница, продолжая держать возле моего лица ватку с нашатырём. Я поморщился и попытался дистанцироваться от источника
– Убери! – коротко приказал сержант, и проводница вместе с нашатырём исчезла. – Вы помните, что с Вами произошло? – продолжал наседать на меня полицейский.
В ответ я покачал головой. Память о последних событиях была обрывочной, словно порванная киноплёнка: вот я захожу в купе, закрываю дверь и сажусь напротив какой-то женщины. Кажется, мы с ней знакомы, но она почему-то не рада меня видеть. Я её знаю, но её имя не помню! Почему-то мне кажется, что у неё несколько имён. Она мне не нравится. Почему? Не нравится, потому что в ней есть что-то нехорошее, что-то ненастоящее. Где она? Почему я её не вижу?
– А где моя попутчица? – спрашиваю я оставшуюся проводницу.
Женщина удивлённо закрутила головой.
– А действительно, где она? – удивилась проводница. – Билет-то у неё до самого Питера был!
– Давай билет мне! – встрял полицейский. – Сейчас позвоню дежурному, пусть «пробьют» её по базе данных. Может, она наводчица!
Проводница на минуту отлучилась и вернулась с билетом в руках.
– Русакова Руслана Рудольфовна, – прочитал вслух полицейский и после этих слов у меня в мозгах что-то сдвинулось, и я вспомнил! Вспомнил всё, до последней мелочи.
– Русакова не наводчица, – с трудом произнёс я.
– Вам-то откуда знать! – пренебрежительно заметил сержант.
– Она моя знакомая. Мы с ней давно не виделись, и вот в вагоне случайно встретились.
– Знакомая, говорите? А чего это ваша знакомая дёру дала? Билет-то у неё действительно до Питера! – и полицейский помахал билетом перед моим носом. – Ваши вещи все на месте?
– У меня был английский кожаный саквояж, – сообщил я и покрутил головой, – но я его почему-то не вижу.
С этими словами я обшарил карманы и понял, что мои наихудшие опасения подтвердились: бумажника и служебного удостоверения тоже не было.
– Деньги и документы пропали! – упавшим голосом сообщил я полицейскому. – И командировочное удостоверение тоже.
– Да-а, дела-а! – нараспев произнёс полицейский и почесал за левым ухом. – Сообщи в Бологое, что пассажира снимать будем! – обратился он к проводнице. – И пусть медиков пригласят, возможно, у потерпевшего травма умственная, тьфу ты – черепно-мозговая!
– А зачем меня снимать? – воспротивился я. – Меня снимать не надо! У меня командировка служебная! Очень важная! Мне позарез в Питер надо!
– Успокойтесь, гражданин! Ну, куда Вы с пробитой головой поедете? В какой такой Питер? Какая может быть командировка без денег, без документов? У Вас при себе даже билета нет!
– Есть! – вдруг встряла в разговор проводница. – Есть билет! У меня ведь все билеты! Я билеты пассажирам, как и положено, по инструкции, перед самой высадкой возвращаю!