Последний магнат

Скотт Фрэнсис Фицджеральд

Соседи Кэтлин по столу медленно возвращались в поле зрения. Кэтлин встала танцевать с ним.

Она приблизилась – ее облики, прежние и нынешний, сливались в один зыбкий, нереальный. Обычно лоб, виски, скулы, увиденные вплотную, разбивают эту нереальность – но не теперь. Стар вел девушку вдоль зала, а фатастика все длилась. Дотанцевав до дальней кромки, до зеркал, они перешагнули в Зазеркалье, в другой танец, где лица танцоров были знакомы, но не мешали И здесь он заговорил горячо и быстро.

– Как вас зовут?

– Кэтлин

Мур.

– Кэтлин Мур, – повторил он.

– А телефона у меня нет.

– Когда же вы придете на студию?

– Я не могу. Правда.

– Но отчего же? Муж не позволяет?

– Да нет.

– У вас нет мужа?

– Нет и не было. Но, возможно, будет.

– Кто он? Сидит там за столом?

– Нет. – Она засмеялась. – Какой вы любопытный.

Но она сама была взволнована, как ни пыталась отшутиться. Ее глаза звали в поэтическую страсть огромного накала. Как бы опомнясь, она сказала испуганно:

– Я должна вас покинуть. Я этот танец обещала.

– Я не хочу вас терять. Встретимся завтра – днем? Вечером?

– Это невозможно. – Но лицо Кэтлин ничего не могло с собой поделать; на нем читалось: «А все-таки еще возможно. Дверь приоткрыта, протискивайтесь. Но быстрей – сейчас захлопнется».

– Я должна вас покинуть, – повторила она вслух. Опустила руки, прекратила танец, взглянула лукаво и ветрено.

– Когда я с вами, у меня отчего-то спирает дыхание, – сказала она смеясь. Повернулась и, подхватив свое длинное платье, вышла из Зазеркалья. Стар проводил ее.

– Благодарю за танец, – сказала она. – А теперь – прощайте.

И чуть не бегом ушла за стол.

Стар присоединился к нашей компании, к элите отборной и сборной – с Уолл-стрита, с Грэнд-стрита, из виргинского захолустья, а также из Одессы. Все с воодушевленьем говорили о лошади, отличившейся на бегах, и мистер Маркус говорил воодушевленней всех. Для еврея страсть к лошадям – это символ, подумалось Стару. Издавна ведь было: казак – конный, еврей – пеший. А теперь и у еврея лошади, и это наполняет его чувством необычайного благополучия и силы. Стар сидел, делая вид, что слушает, и кивая подтверждающе, а сам не спускал глаз со стола за колоннами Если бы все не происходило так естественно, включая путаницу с поясом, то он бы заподозрил тонкую инсценировку. Но поведение Кэтлин невозможно подделать. Вот и сейчас она опять ускользает – по кивкам и жестам видно, что прощается с соседями. Уходит, ушла.

– Вот и убежала Золушка, – сказал Уайли Уайт злорадно. – А с туфелькой просят адресоваться в фирму «Королевская обувь». Южный Бродвей, 812.

Стар догнал ее в длинном верхнем холле, где за бархатным канатом сидели пожилые контролерши, охраняя вход в бальный зал.

– Это вы из-за меня? – спросил он.

– Мне так или иначе нужно уйти. – Но тут же она добавила почти сердито: – Послушать их, так я с самим принцем Уэльским протанцевала. Стали

на меня пялить глаза. Один предложил написать мой портрет, другой просил завтра с ним встретиться.

– Вот об этом-то и я прошу, – негромко сказал Стар – Но только мне это гораздо важней, чем ему.

– Вы такой настойчивый, – сказала она устало. – Я уехала из Англии отчасти потому, что там мужчины всегда стремятся поставить на своем. Я думала, здесь по-другому. Разве недостаточно того, что я не хочу встречи?

– Вполне достаточно, – согласился Стар. – Но поверьте, случай необычный. У меня словно почва ушла из-под ног. Я как дурак сейчас. Я должен вас увидеть снова, говорить с вами.

– Зачем же вам быть «как дурак»? – сказала она, видимо колеблясь. – Вам не к лицу. Взгляните трезво.

– И что же я увижу?

– Что вы ослеплены мной. Сражены наповал.

– Но я уж и не помнил вас – пока не вошел, не увидел вас здесь.

– Сердцем вы меня помнили. Я с первой встречи поняла: вы из тех, кому я западаю в сердце…

Она замолчала – из зала вышли двое и стали прощаться. «Передайте ей привет, скажите, что я ужасно люблю ее, – говорила женщина. – Обоих вас люблю – детей, всю вашу семью».

Такими общими, затертыми словами Стар говорить не мог, а других не находилось. Идя к лифту, он произнес:

– Да, вы именно запали в сердце.

– Ага, признаете свое ослепление?

– Нет, это глубже, – покачал он головой. – Это весь ваш образ. Ваши слова – походка ваша – ваш вид и взгляд сейчас… – Он увидел, что лицо ее смягчилось, и воспрянул духом. – Завтра воскресенье, я обычно работаю по воскресеньям, но если бы вы пожелали увидеть что-нибудь в Голливуде, познакомиться с кем-нибудь, я счастлив был бы исполнить ваше желание.

Они стояли у лифта. Дверцы раздвинулись, но Кэтлин не вошла в кабину.

– Вы очень скромны, – сказала она. – Вы все хотите показать мне студию, познакомить с чем-нибудь и кем-нибудь. А вам не тоскливо так стушевываться самому?

– Без вас завтра мне будет очень тоскливо.

– Бедняжка – прямо до слез жалко. Все звезды рады бы скакать вокруг него на задних лапках, а он выбирает меня.

Он улыбнулся – что прикажешь на это ответить?

Опять подошел лифт. Она сделала лифтеру знак, что войдет.

– Я слабая женщина, – сказала она – Если я встречусь с вами завтра, оставите ли вы меня в покое? Нет, не оставите. Настойчивость лишь возрастет. И выйдет не лучше, а хуже. Поэтому я скажу так: «Благодарю вас – нет».

Она вошла в лифт. Стар тоже вошел, и они, улыбаясь друг другу, спустились с третьего этажа в вестибюль. В дальнем конце у входа, за ларьками и лотками, виднелись головы и плечи толпы кинозевак, сдерживаемых полицией. Кэтлин поежилась.

– Когда я входила сюда, они все глядели так странно – точно негодовали на меня, что я не знаменитость.