Последний министр. Книга 3

Гуров Валерий Александрович

Подождал, пока каждый из этой троицы запишет, продолжил:

— Теперь записывайте так: в сим неблагородном мероприятии, помимо меня участвовали. Двоеточие. И пишем фамилии господа, активненько пишем своих подельников и соучастников, вспоминаем. Минимум пятерых пишет каждый. Начали.

— Для того чтобы называть соучастников, надо что-то нарушать, преступление совершить, это я вам как юрист говорю, — забубнил Керенский, который на самом деле долгое время работал юристом. — А если ты ничего не нарушил, то и соучастников нет, откуда им взяться. Вы стало быть это понимаете с

высоты своей министерской должности? Поэтому попрошу использовать более точные формулировки.

— Я непонятно сказал, уважаемый? — насупился Протопопов. — Пять фамилий. Живых людей. Хотите друг дружку пишите, хоть кого, но не повторяйтесь, не переписывайте фамилии друг у дружки и мой совет вам от всей души — не пытайтесь морочить мне голову.

— А если повторюсь? — Керенский приподнял бровь, хоть его лицо и оставалось невозмутимым, было видно, что Александр Фёдорович раздражён и едва держит себя в руках.

— Колено прострелю, — спокойно ответил Протопопов, пожимая плечам, причём говорил он эти слова настолько безэмоционально, как будто речь шла о будничном пустяке. — По колену за каждый повтор или попытку меня обмануть. Так что можете попробовать, ради любопытства, колен то у вас два, мой хороший. Вдруг вам понравится?

— А если не стану писать... — Керенский сузил глаза до состояния двух едва различимых щёлок.

— А ты не стань — тогда и узнаешь про все «если», — Александр Дмитриевич подмигнул. — Или уже не узнаёшь.

Похоже, что каждый из присутствующих понял предупреждение верно.

Начали писать.

Долго.

Муторно.

Каждую фамилию рожали в муках.

Потому как даже если «притянуть за уши» кого-то в этот списочек, то кого именно, да так, чтобы министр внутренних дел ничего не заподозрил? Хотелось верить, что никто не станет рисковать и вписывать «пустые» фамилии людей незнакомых. По итогу каждый из присутствующих написал ровно пять пунктов, причём по два из них содержали фамилии и имена Гучкова, Керенского и Чхеидзе, что изначально было предсказуемо...

Что до остальных фамилий и имён — эти имена расходились и у каждого революционера были свои.

Тут и Крымов.

И Львов есть ...

И некоторые другие крайне любопытные фамилии, причём далеко не все — русские. Часть из которых Протопопов отнюдь не ожидал увидеть на листках революционеров.

— Закончили, господа, стало быть? А теперь пишем: сие написано собственноручно, ваши инициалы полностью, каким-либо бы вы векселя подписывали и сегодняшнее число ставим, — закончил Александр Дмитриевич свой диктант.

— Под-д-давись!

Гучков закончил писать и положил свой листок, перемазанный в крови на стол, подвинув тот ближе к Протопопову.

— Только дальше этих стен все эти твои протоколы и высеры не пойдут, а потом мы поменяемся местами, Саша. Недолог час, ой как недолог...

Протопопов хмыкнул. Понятно, что все трое, революционеры все ещё верили, что скоро этот «спектакль» закончится, (что этого не произойдёт окончательной уверенности у нашего героя тоже не существовало, если говорить откровенно) события перевернутся на сто восемьдесят градусов, а значит все эти писульки не уйдут

дальше стен крепости на острове. Поэтому все трое куда больше рискуют, если воспротивятся хотелкам Протопопова, чем нежели выполнят его приказ.

Александр Дмитриевич заметил, что на листке Гучкова не стоит подписи, указал ему на это.

— Расписался, с расшифровкой.

Гучков что-то прошипел сквозь зубы, что-то неразборчивое, но расписался.

Расписались все остальные.

Протопопов подошёл к дверям камеры, за которыми дожидались фотограф и полицейские.

— Заходим, господа, прошу. Не надо стесняться, наша беседа в интимной обстановке завершена.

Пожалуй, отдельно стоило отметить, что у дверей уже не было Курлова, который быстренько учесал выполнять полученные от министра внутренних дел распоряжения. Александр Дмитриевич в который раз мог убедиться, что обзавёлся надежным сторонником и проводником своих идей.

Фотограф, зайдя внутрь камеры, увидел, что Гучков весь испачкан в крови, отчего едва заметно вздрогнул и даже растерялся. Протопопов похлопал бедолагу по плечу, поддерживая.

— Все, что мне от вас нужно, это несколько качественных фотографий этих господ. Не больше, но и не меньше. Справитесь?

— Какие снимки нужны? — выдавил фотограф.

— Мы попросим милостивых государей взять в руки протоколы своих допросов, встать спиной к стеночке по одному, ну а вы сфотографируете каждого по отдельности, — пояснил министр. — Только так, чтобы на фотографии было видно, что за листки у них в руках. Это возможно?

— Постараюсь, Александр Дмитриевич.

— Вы уж не старайтесь, а делайте, лады?

Фотограф, имени которого Протопопов не знал за ненадобностью, энергично почесал затылок, оценивая свою задачу.

— Мои хорошие, — обратился Протопопов к революционерам. — Берём свои листочки, идём к стеночке и будем фотографироваться. На память о том хорошем времени, что мы вместе с вами провели.

— Ты чего удумал? — прошипел Керенский, автоматически будто бы протягивая руку к своему протоколу допроса.

Ну а господин Гучков, похоже быстрее всех сообразивший чем может обернуться такая вот спонтанная фотосессия, не мудрствуя лукаво схватил листик, запхал себе в рот и попросту начал жрать, примеривая на себя роль шредера.

Правда вот не вышло ничего у Александра Ивановича. То, что это — дурацкая затея, Гучков понял в тот момент, когда грохнул выстрел. Пуля, выпущенная Протопоповым (револьвер он уже успел перезарядить) снесла колено революционеру, прям коленную чашечку. На этот раз Протопопов не стал делать никаких предупредительных выстрелов.

Гучков заорал благим матом, хватаясь за прострелянную коленную чашечку, упал. Покатился по полу. Изо рта революционера выпала помятая и пожёванная, но в целом ещё вполне пригодная бумажка, которую подобрал один из полицейских и, положив на стол, принялся разглаживать.

Протопопов захлопал в ладоши

— Работаем. На Александра Ивановича внимание не обращаем, он присоединится к фотографированию позже.

— А если откажутся делать снимки, господин министр? — спросил один из полицейских.