Последний министр. Книга 3
Шрифт:
Александр Дмитриевич окинул взглядом революционеров.
— Расстреливайте, стало быть, и делайте фотографии с протоколами на фоне их тел, — распорядился он.
— А тела куда девать потом...
— Ребятам, которые собрались по ту сторону моста, — Протопопов подмигнул пялящемуся на него Керченскому. — Горожане разберутся, что с ними делать, в этом я вас заверяю.
Понятно, что все эти распоряжения слышали революционеры. Понятно, что никому не нравилось услышанное и даже пугало. Но после того, как Протопопов переступил
— Александр Дмитриевич, милостивый государь, разрешите обратиться...
Министра окликнул начальник крепости. Мужчина средних лет, но с сединой в висках — полковник Родов Аркадий Петрович.
— Весь внимание, обратиться разрешаю.
— Ещё пять минут и либо нам надо усиливать оцепление либо как-то внятно реагировать на попытки горожан проникнуть на остров через мост, в том числе с помощью оружия, — доложил полковник Родов. — Прорвутся.
— Я полагал, что Павел Григорьевич донёс вас, что мы делаем? — удивился Протопопов.
— Донёс то донёс... — полковник тяжело вздохнул. — А если люди эти на нас попрут, что будем делать тогда?
— Не попрут, — министр покачал головой и кивнул в сторону революционеров. — Разрешаю вам выдать этих вот господ, горожане да ними пришли.
Родов задумался, покосился на арестантов.
— Снимаю охрану через пять минут, значит?
— Давайте я выеду, а потом уже снимайте, Аркадий Петрович, а то потом отсюда не выехать будет до самого вечера. А мне здесь не с руки броневик бросать. Все понятно?
— Сделаем, как велено, — подтвердил полковник.
Керенский, ближе всех стоявший к Протопопову, слышал все эти слова и бледнел (хотя уж куда больше, итак цветом был как затасканная простыня).
— Не дури, Саша, пока ещё все исправить можно, потом обратно уже ничего не вернуть...
— Ты про что вообще? — обернулся Протопопов. — Боишься, что вместо флага на крепости вздернут твою жопу, милостивый государь? — министр приподнял бровь. — Могу подкинуть идею горожанам, не благодари.
— Ты не понимаешь, мы хотим как лучше для своей страны, среди нас нет тех, кто не любит Родину... — шипел Керенский.
Протопопов остался недвижим, с каменным лицом. А потом, не слушая, что будет говорить Александр Фёдорович дальше, развернулся и подошёл к Голицыну, все это время простоявшему чуть в сторонке.
— Ну что, Николай Дмитриевич. Готовы к экстренному совету министров? — спросил он.
— Когда? — изумился премьер, для которого новости о совете стали совершенно неожиданными. — Какому такому экстренному, Александр Дмитриевич? Можно поподробнее, а то я, как глава правительства ни о каких внеплановых советах не в курсе! Непорядок!
— Ну теперь ведь в курсе, мой хороший. Совет министров, полагаю, пройдёт прямо сейчас. Курлов уже известил господ из кабинета
Голицын тяжело вздохнул.
— Чего так тяжело вздыхаете? Не хотите учавствовать? Так куда же мы бестолковые без вас?
— Вы не понимаете похоже, Александр Дмитриевич, чем вся...
Протопопов не дал старому князю договорить и перебил его, дабы Голицын не заводил старую шарманку на новый лад. Ни к чему это сейчас.
— Нет, это вы не понимаете, причём не похоже, а конкретно не врубаетесь, Николай Дмитриевич. Времена меняются. Если вы не хотите сначала уйти в отставку, а потом в лучшем случае провести остатки своих дней на каторге, то возьмите же, наконец, себя в руки.
Голицын задумался, потом кротко кивнул.
— Понятно, понятно, не надо сразу голос повышать! — он возмущённо замахал руками. — Оу а совет... Соберёте министров — что же, чудненько, хотя я право не понимаю смысла сего экстренного заседания...
Александр Дмитриевич уже не слушал. Главное здесь было — поставить старика в курс стремительно развивающихся событий.
Перед тем как уйти, Протопопов подошёл к Гучкову, который сидел у стены с полузакрытыми глазами и часто, но отрывисто дышал. Александр Иванович весь покрылся испариной, измазался в собственной крови и здоровой рукой держался за прострелянную ногу у колена. Выглядел он скверно. Как-то разом с Гучкова слетела былая спесь. Александр Дмитриевич, которому самому случалось в прошлой жизни получать пулю, понимал, что Гучкову сейчас ой как не сладко и он испытывает жуткую боль. И чем больше проходит времени с ранения, тем сильнее становится эта боль.
Вокруг Александра Ивановича растеклась внушительная лужа крови. Кровопотеря была более чем значительной и очевидно, что без срочной медицинской помощи, Гучков долго не протянет, по крайней мере в сознании. В лучшем случае ещё час (и это учитывая богатырское здоровье революционера), а потом Александра Ивановича начнёт рубить наглухо. Раны может и были не сколько незначительными, сколько в обычной ситуации не угрожающие жизни, но кровотечение следовало остановить незамедлительно, а в текущих условиях это было невозможно сделать при всем желании.
Однако кто-кто, а Гучков показал себя как настоящий мужчина. Это Александр Дмитриевич был готов признать и к подобной черте характера, пусть даже у врага, относился уважительно.
Протопопов, остановившись у истекающего кровью революционера, присел на корточки напротив Александра Ивановича. Положил руку ему на плечо, отчего Гучков вздрогнул и с трудом открыл глаза. Несколько секунд они смотрели друг на друга.
— Ты хоть и мудак, Саша, но в отличие от остальных мудаков, показал себя мужчиной и потому ты достоин умереть, как мужчина, — медленно, шепотом проговорил Протопопов так, чтобы его никто не услышал. Ни на миг не отводя глаза от революционера.