Последний мужчина на Земле
Шрифт:
Секунду помолчав, она добавила: «В связи с отсутствием технической возможности наш канал временно прекращает вещание, за исключением новостной ленты».
Он помотал головой. Бред какой-то. Вроде ж не первое апреля на дворе. Они что там, с ума все посходили, что ли? я же тут, вот он я, мужчина, мужик, или что, я уже не тот, кем себя считаю, что ли? но как реалистично она нервничает, эта дикторша! Даже не улыбнулась ни разу, зараза. Интересно, это только на этом канале такое творится, или там все телевидение на уши поставили?
Он переключил канал. Там передавали концерт симфонического оркестра. Ну вот, с презрением подумал он. Не могли даже нормально подгото…
Опять
Но везде опять и опять почти визжащие от тревоги женские голоса рефреном передавали одно и то же. «Они пропали… исчезли… просто ушли… никого нет… не можем найти… выйти на связь…» И паника – нарастающая паника слышалась во всех голосах. Читалась во всех лицах.
Ожило радио, да так громко, что он вздрогнул до мурашек, и гулко застучал пульс в висках. Оно вещало: «Всем, всем, всем, кто меня сейчас слышит. Экстренный выпуск новостей. Сейчас рано что-то утверждать, однако, по имеющейся на данный момент информации, никого из мужчин в мире не осталось. На связь никто не выходит. По всему миру введено чрезвычайное положение. Мы просим мужчин, которые возможно где-то есть, слышат нас, отзовитесь, срочно выйдите на связь. Повторяю, срочно выйдите на связь любым способом!».
Сообщение повторялось с интервалом в одну минуту. По телевизору слышался чей-то надрывный то ли крик, то ли плач. Пошли помехи. Все поплыло у него перед глазами, и он стал тупо трясти головой, чтобы сбить оцепенение. Так, прежде всего надо постараться подумать. Что мы имеем? Сошедшие с ума средства массовой информации. И только. Больше он, по сути-то, ничего и не знает. Он привык, что все эти сенсации происходят не с ним. Не здесь, а где-то далеко, там, где он даже никогда не был. А «у нас» все как всегда, не плохо и не хорошо. Так что бегом на улицу и – с облегчением смеяться над собой, встретив первого же бомжа на остановке. Он пообещал себе, что купит ему ящик водки за счастливое возвращение мира мужчин миру женщин. Впопыхах нацепив какие-то джинсы и накинув на голые плечи пальто, он бежал по своему обшарпанному, милому сердцу подъезду, громыхая ботинками с развязанными шнурками на все пять этажей. А по дороге у него в очередной – но далеко не в последний раз, начиная отсчет с этого утра – упало сердце, когда он судорожно попытался и не смог вспомнить, видел ли он хоть каких-нибудь сопливых мальчишек сегодня утром. Вроде бежали же какие-то ребятишки с санками… но там вроде были только девчонки… слишком мало народу, чтобы быть неуверенным.
А мысли превратились в какие-то нервные смешки: «Я ума решусь, если это окажется правдой». Хотя вообще-то он уже приготовился к самой дикой правде, и подсознание, как фотографии, услужливо подсовывало картинки из будущей жизни, и от этого захватывало дух, как будто он летел на параплане с высокой скалы, а внизу – только блестящие чешуйки океанских волн, и ветер в лицо, и… и…
Он пулей вылетел из подъезда, и ветер и правда дохнул ему в лицо, как наглый пьяница. Бежать было противно, потому что надел что попало, но он договорился сам с собой, что мерзнуть будет потом. Пробежал мимо продуктового, и Лариска помахала ему рукой с сигаретой. Вроде она улыбалась, и он на бегу помахал ей в ответ.
Выбежав из двора на улицу, он притормозил и огляделся. Как назло, было пустынно
Из-за угла вывернула какая-то старушенция. Она еле ковыляла, и от досады ему захотелось как следует пнуть ее под тощий зад. Он было отвернулся и побежал дальше, но что-то заставило обернуться. Подскочил к ней:
– Здорово, бабуль, с праздничком тебя.
– И тебя так же, милок… – проскрипела она, не глядя на него.
– А вы это… новости не смотрели сегодня? – он старался говорить обычным голосом. Даже улыбался.
– А как же ж, сынок, видала, видала. – Бабка шла и не останавливалась, и он шел вместе с ней неведомо куда. Ее палка, на которую она опиралась, почему-то застучала куда громче. Он и не знал, что дальше спросить.
– Ну и что…
– …голову дурють людям, – «людям» она сказала с ударением на второй слог, – ты-то – вот он, мужик вродь, и чего? Куды кто пропал? Э-хе-хееее…
Он остановился, а она продолжала ковылять дальше, не оглядываясь на него. Он усмехнулся и покачал головой, но сердце колотиться не перестало.
– …кой пес эти новости тады нужны… с ума совсем посходили там в Москве этой, буржуи проклятые… зажрались… Сталина на них нет…
– Понятно, – пробормотал он. Теперь что? На остановке никакого бомжа не было. Хотя, в общем, и не удивительно, не май на дворе. Наверно, сейчас все греются в подвалах. Он сел на скамеечку. Ни души. Ну почему никого никогда нигде нет, когда это действительно надо? Но в такую рань… после нового года. Он вытащил мобильный из кармана и посмотрел на часы – полдевятого. Надо заодно и позвонить бы кому-нибудь. Шамарыч, ну да, точно! Он всегда на связи, не менял номера уже лет семь, с тех самых пор, как у него появился «агрегат», и за ним не водится такой грешок, как «абонент недоступен». Просто потому, что Шамарыч – это Шамарыч. Сколько несчетных, замечательных пьянок, сколько пудов соли, сколько совместных разведок… сейчас он позвонит ему, и мир перестанет крутиться перед глазами. Но Шамарыч именно в этот раз трубу поднять не соизволил. Он слышал только долгие гудки. Невыносимо долго. Бесконечно. Ему захотелось разбить мобильный, но стало все равно. «Вещи не виноваты» – это была любимая его поговорка. Потом он начала набирать номера всех подряд знакомых мужского пола. Никто не отвечал, или ненавидимая им тетка с приятным голосом, за который ее хотелось придушить, заявляла, что абонент недоступен.
Знакомым женщинам он звонить боялся.
Он решил вернуться во двор. Продуктовый стоял так, что пройти мимо было не возможно, даже если ты стёкл как трезвышко, так что он – будь что будет – решил заглянуть к Лариске.
Звякнул колокольчик, и она подняла голову. Рыжие кудряшки забавно растрепались. Он слабо улыбнулся ей.
– Привет, Лариска. Как дела?
Она заправила за уши волосы с обеих сторон одновременно – он уже не раз замечал за ней этот детский жест, и он его всегда почему-то веселил.
– Привет… – казалось, даже ее голос был рыжим.
– А почему так спокойно-то? Где паника? Где дрожащие руки? Где крики о конце света?
В магазине никого не было, и он зашел за прилавок, как делал иногда, когда приходил в ее ночную смену и они пили и разговаривали.
– А что, надо? – она присела на маленький стульчик, подперла щеку рукой и надула пузырь шоколадной жвачки. Действительно, она вела себя совсем как обычно, и он уже начал подумывать, не приснилось ли ему утреннее шоу.