Последний - на Арлингтонском кладбище
Шрифт:
Почему именно эта смерть из многих так потрясла его? Может. он начинал сходить с ума? Долгие месяцы на корабле с ранеными и умирающими привели его на грань безумия.
Потом это кончилось; корабль был официально превращен в транспорт боеприпасов и отправлен на Гуам за несколькими тоннами патронов. Японцы под Нахой упорно сопротивлялись. Врачи и фельдшера покинули корабль, танковая палуба была тщательно отмыта и выкрашена, и ТДК отплыл на Гуам с красным вымпелом, отпугивая все корабли, потому что любая случайность
Они выполнили это задание и 13 августа готовились отдохнуть. Над Хиросимой и Нагасаки взорвались атомные бомбы; японцы вели через швейцарское посольство переговоры о мире, война была окончена. Прошлой ночью, очевидно, уже последний японский фанатик спикировал навстречу огненной смерти на палубу "Пенсильвании".
Приказ отойти от линкора и пройти полмили до стоянки у входа в бухту Бакнера разозлил офицеров ТДК. Как обычно, транспорт боеприпасов был прокаженным, содержащимся в изоляции от остального флота.
Целый час ушел на то, чтобы назначить специальный наряд, прогреть двигатели, отплыть к новой стоянке и наконец бросить якорь у буев при входе в бухту.
Ненужная работа. Война была окончена. Дипломаты в это время уже составляли каблограмму о капитуляции.
Когда стало смеркаться, офицеры собрались на обед в кают-компании, и, едва сели, раздался сильный взрыв. Служащим на транспорте боеприпасов звук взрыва раздирает сердце. Через несколько секунд они неслись по трапам к мостику; зазвучал сигнал общей тревоги. Шовайса поднялся на палубу и увидел десантный транспорт, очевидно, только что подошедший и вставший на якорь возле них с правого борта.
Камикадзе спикировал на него, пробил мостик и офицерские каюты, бомбы его взорвались, и транспорт был охвачен пламенем.
Ну и ну! Потом лейтенант Пит Шовайса услышал еще один звук, от которого замерло сердце. Сверху слева раздавался завывающий гул другого камикадзе. Он шел над левым бортом ТДК, готовясь к развороту для пикирования. Чтобы покончить с горящим транспортом? Или поразить оставшийся ТДК? Если летчик-камикадзе разглядел красный вымпел, он, несомненно, спикирует на транспорт боеприпасов.
Шовайса услышал в наушниках команду артиллерийского офицера расчету носового сорокамиллиметрового орудия. Но было поздно! Времени прицелиться уже не оставалось. Камикадзе с ревом несся вниз, прямо на них, бесприцельная очередь трассирующих снарядов с корабля проходила в нескольких ярдах от самолета. Двести футов, самолет неуклонно приближался; одномоторный моноплан с ревом несся на транспорт боеприпасов. Сто футов, он приближался, и артиллеристы не могли в него попасть!
И тут летчик сделал нечто необъяснимое: он свернул, врезался в воду и нашел смерть между горящим транспортом и ТДК. Почему? Он не промахнулся.
Потом Шовайсу отправили в шлюпке на горящий транспорт предложить помощь, если в ней была необходимость. Пожар успешно гасили. Лейтенант пошел к пострадавшим каютам в сопровождении офицера, который чуть не плакал:
– Убил одиннадцать офицеров! Одиннадцать! А ведь эта растреклятая война окончена!
Тело японского летчика было извлечено; его нашли в машинном отделении вместе с обтекателем самолета. Шовайса прошел по обгоревшим каютам и там, в маленьком отсеке, прочел - не смог удержаться - недописанное письмо. Летчик-самоубийца оборвал жизнь офицера, когда он писал жене.
В письме было поздравление с рождением сына, Аллена Лоуэлла, и просьба поскорее прислать его фотографию. "У меня большие планы для этого мальчика", - писал офицер.
12
Из дневника Аллена Лоуэлла
... запись от 26/X - 1973 года
"Пять вечера. Нужно как-то провести семь часов. Последний час провел, перечитывая любимое стихотворение ДжФК:
Возможно, за руку возьмет она меня
И уведет в свой мир, где не бывает дня,
Глаза закроет и лишит дыханья...
Но в полночь Смертью мне назначено свиданье
В одном из городов, охваченных огнем...
Я слову данному еще не изменял
И на свидание явлюсь, как обещал.
Я позвоню Медуику ровно в полночь. Через два часа он будет убит, притом таким способом, что Уильямс обалдеет.
Я осеняю себя крестным знамением. И клянусь перед богом, что задуманное мною - не зло.
Я клянусь перед богом, что задуманное мною - не зло.
Клянусь перед богом, что задуманное мною - не зло.
Но они должны поплатиться".
13
Томас Медуик глядел на высокого худощавого человека в строгом, хорошо сшитом костюме с жилетом. Это был Джордж Уильямс; одежда его словно бы гласила:
"Министерство юстиции". Но голубые глаза - нет, они не были мутными от сотен судебных дел. Глубоко сидящие под густыми бровями, они скорее напоминали лазеры и насквозь пронизывали Медуика, сидящего в гостиной своего колониального особняка в городке Маклин, штат Виргиния, и пытавшегося скрыть страх. Пропавшие досье сводили его с ума!
– Я не вражеский агент, мистер Уильямс, - сказал он.
– Дело касается не внутренней безопасности, - ответил Уильямс.
– Меня интересует, получали вы недавно какое-нибудь анонимное письмо?
Медуик задумался. "Интернейшнл дайнемикс"? Не иначе!
– Мне приходит много писем от избирателей. Среди них, должно быть, есть и анонимные.
– Это письмо вы запомнили бы. В нем угроза убийства. Медуик впервые за весь день почувствовал облегчение. Черт побери, что все это значит? Он улыбнулся.