Последний - на Арлингтонском кладбище
Шрифт:
– Вы хотите сказать, что в ЦРУ есть... коммунисты?
Медуику это казалось немыслимым.
– Конечно, - ответил Ричардсон. И выражение его лица словно бы говорило: "Что за болванов берут на службу в последнее время?"
– А на какой стороне Керрвуд?
– спросил Медуик.
– Он против вторжения, - сказал Ричардсон.
– Так что делай выводы сам.
Залив Свиней был моментом в истории, - подготовка же заняла целый год. В операции участвовал, можно сказать, цвет богатой кубинской молодежи; смелые и озлобленные молодые люди, внезапно лишенные беззаботной жизни и бежавшие в
Медуик видел их в тот день на вырубке, они отдыхали, небольшой группе американский инструктор объяснял устройство 105-мм орудия, остальные сидели на земле, положив локти на колени, курили, болтали и отпускали по-испански грубые шутки.
По разговору, слышанному накануне, Медуик понимал, что они обречены. Без поддержки с воздуха надеяться им было не на что. Их наивная, беспочвенная вера, что, едва они высадятся, кубинский народ восстанет, довершала эту обреченность.
Внезапно Медуик ощутил сильное желание объяснить им все: сказать, что они должны оставить это безрассудное решение, сохранить свою жизнь. Но тут раздался пронзительный свисток, кубинцы в зеленой рабочей форме вскочили и построились, момент был упущен.
Но это желание не покидало Медуика. На обратном пути он повернулся к Ричардсону и сказал:
– Керрвуд прав, а вы - нет.
Ричардсон стиснул челюсти и промолчал. Медуик не унимался:
– Если вы пошлете их без поддержки с воздуха, они будут уничтожены.
И тут Ричардсон показал свое подлинное нутро.
– Какая жалость!
– Вы не нравитесь мне, - сказал Медуик, и до конца пути оба молчали. Но когда Медуик сошел у казарм, Ричардсон сказал нечто странное:
– Берегись, а то попадешь в чей-нибудь список.
Через три дня Медуик снова был в Вашингтоне, через неделю вся эта поездка в Гватемалу представлялась сном, невозможным, воображаемым, странным эпизодом, не происходившим в действительности, а через три недели он читал о высадке кубинских беженцев на побережье, о том, что самолеты Кастро беспрепятственно пикировали на них, бомбили и обстреливали, видел фотографии трупов и молодых людей, осужденных на пожизненное тюремное заключение, и вспоминал веселых богатых юношей на вырубке в гватемальских джунглях в один из моментов "холодной войны", которая, в сущности, никогда не кончится.
17
– Сколько лет было Ричардсону?
– спросил Уильямс.
– Наверно, под тридцать.
– И он сказал: "Берегись, ты можешь попасть в чей-нибудь список"?
– Да. Но это был просто оборот речи. Я совершенно уверен, что он не имел в виду такого списка, как этот, двенадцать лет спустя.
Уильямс вовсе не был уверен в этом, но спросил лишь:
– Вы не слышали, что сталось с ним? Медуик затянулся сигаретой.
– Слышал. Я член комитета по военным делам, несколько лет назад его фамилия появилась в одном из документов, которые мы изучали. Он был майором у "зеленых беретов", по крайней мере носил эту личину.
– Что это за документ?
– О массовом убийстве. Чего еще можно ждать от Ричардсона? Уильямс на минуту задумался.
– Вы не могли чем-то рассердить кого-то из так называемых олимпийцев?
– Я
Уильямс поднялся.
– Ричардсон не в том возрасте. Ему сейчас должно быть около сорока, а мне кажется, что автор письма помоложе. Но олимпийцы... Помните "Уотергейт"?
– При чем здесь он?
– Я там сталкивался с ними. Если свести людей правых взглядов из ЦРУ и кубинских беженцев, можно ждать чего угодно, включая эту угрозу.
Уильямс направился к двери, Медуик сопровождал его.
– Времени у нас мало, - сказал Уильямс.
– Напишите мне все фамилии, какие сумеете вспомнить, и подробности вашей работы у Фулбрайта. Я тем временем наведу справки о Ричардсоне.
Уильямс ушел, и Медуик остался со своими воспоминаниями. В каком-то смысле Гватемала была высшей точкой его жизни, и он до сих пор гордился, что не спасовал перед этим маньяком Ричардсоном. Потом все изменилось. Все пошло под уклон. Его работа у Фулбрайта была рутинной; потом Кеннеди погиб, с помощью Фулбрайта Медуик пробился в конгресс и без его помощи открыл, что там можно иметь кой-какие незаконные доходы, начал загребать их, помногу, и худощавый парень-идеалист, приехавший в Вашингтон как один из "вдохновенных" и бросивший в джунглях Гватемалы вызов правому реакционеру из ЦРУ, погиб под жирком, под ленью, под алчностью.
Могло бы такое случиться, будь Кеннеди жив? Медуик не знал, потому что не хотел об этом задумываться.
18
В полночь у Медуика зазвонил телефон. Он взял трубку, и чей-то негромкий голос спросил:
– Конгрессмен Медуик?
Медуик сразу понял, кто это.
– Да.
– Похищенные из вашего кабинета досье у меня.
– Вам это ничего не дает. Там нет секретных бумаг. Это была ложь, однако Медуик надеялся, что она сработает. Но услышал в ответ:
– А контракт "Интернейшнл дайнемикс" под номером сто - четыреста семьдесят восемь?
Медуик промолчал. Он попался. Голос произнес:
– Вы можете получить их обратно - за деньги.
– Назовите сумму.
– Пятьсот долларов.
Медуик с трудом сдержал радость. Секунду спустя он спросил:
– Где и когда?
– Немедленно. Я нахожусь у торгового центра на шоссе сто тридцать восемь.
– Я могу позвонить в полицию, - сказал Медуик, - и вас арестуют за то, что вы вломились в кабинет конгрессмена.
– Звоните, - ответил голос, и Медуик понял, что сглупил. Пустая угроза могла привести только к его разоблачению.
– Сейчас еду. Как мне узнать вашу машину?
– Остановитесь, и я подъеду к вам.
Щелчок, и трубка в руке дрожащего Медуика умолкла. Он встал, надел пальто и направился к двери. Мери вышла на лестничную площадку.
– Кто звонил, Том?
– Не могу сказать, - ответил Медуик.
– Это - секретное дело.
– В полночь?
– Не волнуйся, я вернусь через полчаса.
– Том...
Но Медуик был уже за дверью. Он был так взволнован, что только на полпути к торговому центру вспомнил, что не взял денег. Вернуться? Он замедлил ход, потом решил, что лучше поскорее приехать на место и поговорить с тем человеком. Деньги можно было взять в любое время. Дома в личном сейфе у него лежало десять тысяч долларов наличными - подарки друзей-промышленников.