Последний - на Арлингтонском кладбище
Шрифт:
Уильямс взглянул в горящие глаза Аллена. Искалеченный, разрушенный олимпийцами разум - или он мыслил ясно? Возможно, он нашел единственный способ разоблачить и уничтожить олимпийцев? Убийство шестерых людей Кеннеди к годовщине его гибели потрясло бы страну. Даже олимпийцы не могли бы помешать этой гласности...
– Я готов был расцеловать вас, когда после гибели Карсона вы созвали пресс-конференцию, - продолжал Аллен.
– Слушайте, Уильямс, после сегодняшнего вечера телекомпании должны пустить мои пленки в эфир, даже Белый дом не сможет помешать этому. Что бы ни случилось со мной, мой план сработает! Я ни о чем не буду жалеть!
–
Лицо Аллена побледнело.
– Помнишь юбилейный фильм о Кеннеди, над которым ты работал в прошлом году?
Знаешь, почему я сообщил тебе, что видел твой фильм и ты был прав?
– Скажите.
– Я не видел фильма, но понял, что эта телекомпания служит ширмой для олимпийцев. И что ее юбилейный фильм будет под видом чествования поносить Кеннеди. Очень тонко. И очень эффективно.
Лоуэлл, словно бы погруженный в раздумье, покачал головой. Уильямс услышал, как он произнес "Брокуэй", потом "Ричардсон".
– Телекомпании, - недоуменно произнес он.
– Я думал, что после "Уотергейта" они еще свободны. Думал, что по крайней мере...
– В прошлом году телекомпании отказались бы от тенденциозного фильма, сказал Уильямс.
– Но юбилейный фильм этого года, который опорочит Кеннеди, сколь тонко, столь и эффективно, должен выйти в эфир. Почему? Потому что в этом году туда проникли олимпийцы.
И тут Аллен уставился на него со страхом.
– Не могут же они быть так сильны!
– Они сильны, Аллен, - сказал Уильямс.
– Твои видеозаписи не увидят света. Я тебе гарантирую. Они исчезнут. Окажутся в руках олимпийцев.
Аллен, внезапно ставший по-мальчишечьи жалким, обхватил голову руками.
– О господи, господи...
– Его тело содрогалось от рыданий.
– Тогда нет никакой надежды! Никакой возможности!.. Он поднял взгляд, лицо его было залито слезами.
– Если я дам показания в суде, там скажут, что я просто сумасшедший убийца. Мне необходимы эти записи, Уильямс! Уильямс молчал.
– Все эти убийства... были... напрасны. Напрасны. Господи, - негромко произнес он дрожащим голосом.
– Что случилось с нами, Уильямс? Что пошло не так после шестьдесят третьего года?
– У нас была возможность, и мы упустили ее, - тихо ответил Уильямс. Но мы упали или нас толкнули?
– Толкнули, - сказал Аллен почти шепотом.
– Никто даже не представляет, как нас толкнули.
21
В 1963 году Аллен влюбился. Эта голубоглазая блондинка из Ленсинга, штат Мичиган, Мери Ноултон, работала секретаршей в бюро стандартов. По вечерам она посещала университет Джорджа Вашингтона, и Аллен познакомился с ней, придя туда подать заявление на несколько курсов лекций. Оба они были честолюбивы. Мери хотела вступить в Корпус мира, Аллен - посвятить себя политической деятельности.
Мери жила на втором этаже дома по Коннектикут-авеню вместе с двумя подругами, они обе работали секретаршами на государственной службе, и Аллен провел с ними много приятных вечеров, познавая еще неизвестное: зажженные свечи, Бартока и Баха, хорошие вина, он водил Мери на балет, и спектакль ему даже понравился.
Мери говорила подругам, что Аллен ей симпатичен, потому что он веселый. Он все время смешил ее.
Покинув Чикаго и дом властной тетки, Аллен чувствовал себя в Вашингтоне, будто в раю; горизонты его были широко открыты; он любил свою работу
Аллен был веселым, беззаботным и любил Мери; даже ее соседки по квартире обожали его. Он всегда развлекал их. Как-то они попросили его привезти ковер, купленный у одной знакомой. Трое девушек сели в его старую машину с открытым верхом, они подъехали к дому в Джорджтауне, и несколько минут спустя все четверо вышли из дома со свернутым в рулон ковром.
Но как было погрузить его в машину? В конце концов ковер подоткнули под заднее сиденье, и он торчал в сторону, словно телефонный столб. Аллен с двумя девушками на переднем сиденье и одной, державшей ковер, на заднем, делал поворот. На углу был конный полицейский; скрученный ковер ударил полицейского по спине и вышиб из седла. Тот в отчаянии ухватился за подпругу. Лошадь испугалась и понеслась галопом с полицейским под брюхом. Аллен спокойно свернул на ближайшем перекрестке и помчался домой, а что сталось с полицейским, они так и не узнали.
Аллен с Мери обсуждали свои планы, создание семьи в них не входило. Мери воспламенилась призывом Кеннеди: "Спроси себя, что ты можешь сделать для своей страны", - и ей хотелось сделать кое-что до замужества. Однажды дождливым августовским утром она отправилась в Корпус мира и предложила свои услуги, но ее отвергли, потому что она была слишком молода.
Потом президент Кеннеди поехал в Даллас, и после его смерти Аллен решил вступить в "зеленые береты". Мери была в восторге:
она впервые обнаружила нотку серьезности у этого весельчака. В тот вечер они, чтобы отпраздновать, сняли номер в отеле возле Капитолия и предавались любви, любовь усиливалась внезапным поворотом в их жизни, сознанием, что теперь, когда Кеннеди не стало, его дела переходят к ним.
Аллен отправился на войну, а Мери так и не вступила в Корпус мира. Два месяца спустя ей написали из Ленсинга, что ее отец серьезно болен, она поехала домой, там познакомилась с одним адвокатом и год спустя, написав Аллену письмо, которого он так и не получил, вышла за адвоката замуж. Адвокат оказался непоколебимым консерватором, он был одним из делегатов съезда, выдвигавшего Никсона, и Мери вскоре обнаружила, что ее политические взгляды изменились. Но Аллен не узнал этого, потому что больше не видел ее и потому что общим у них был только миг надежды, которой он больше никогда не испытывал; эта единственная отрада никогда больше не пробуждалась в его больной душе.
22
На крышу с грохотом приземлился вертолет, открылась дверь, и вниз по лестнице загремели шаги.
– Здание взлетит через несколько минут, и я вместе с ним.
– Не надо, Аллен!
– сказал Уильямс.
– Я знаю людей в правительстве, которые могут помочь!
Но Аллен равнодушно покачал головой.
– Вы дурачите себя, Уильямс, - сказал он.
– Да простит меня бог за Карсона и Медуика. Да простит он меня за напрасно прожитую жизнь. Не стоило мне пытаться...
– Тут ворвался мордастый охранник, за которым следовали еще двое, и выпустил очередь, едва не рассекшую Аллена пополам, Аллен скорчился, изо рта его хлынула кровавая пена, Уильямс крикнул охранникам: "Бегом из здания! Динамит!"