Последний - на Арлингтонском кладбище
Шрифт:
Летчик. Неподалеку от водопада опрокинулось каноэ, и парень держится за каменный выступ. Ах ты, черт!
Руководитель. Что случилось, семьдесят восьмой?
Летчик. Парень не удержался, нет, нет, все в порядке! Ухватился за другой выступ. Спущусь, посмотрю, как он там.
Руководитель. Вас понял. Доложите о своих действиях, семьдесят восьмой.
16
Джордж Уильямс приехал в министерство и сказал Коннорсу:
– Сдаюсь.
– Я же говорил тебе, - сказал Коннорс, - дело слишком значительно, чтобы разыгрывать героя-одиночку. В него втянуто слишком много людей. Слишком многие до сих пор носятся с какими-то
– Ну что ж, - сказал Уильямс, - я не могу перетрясти всех, поэтому пришел к тебе с предложениями. Лоуэлл назначил мне встречу сегодня в шесть у могилы Кеннеди...
Коннорс откинулся на спинку кресла.
– Так вот зачем ему эта винтовка! Что ж, я рад.
– Почему?
– В Белом доме решили, что она предназначена для их человека.
– Нет, - сказал Уильямс.
– Ему нужен я.
И выставил руки ладонями вперед.
– Словом, распоряжаться будешь ты. Только делай это разумно. Поставь вокруг того места сколько угодно людей, но пусть они спрячутся. А маршрут я избрал вот какой. Сперва отправлюсь в особняк Ли, где, как я думаю, он и будет. Если там его не окажется, пойду на кладбище и буду ждать... но только один. Поблизости не должно быть ни туристов, ни полицейских.
– Тебе что, жить надоело?
– Просто любопытство, Харли. Любопытство. Я хочу услышать из его уст, почему он решил убить пятерых неповинных людей.
– Шестерых, - поправил Коннорс.
– Пятерых, - возразил Уильямс.
– Я виновен.
– Он поглядел на Коннорса.
– И вот что еще. Лоуэлла не убивать! Предупреди всех!
Когда Уильямс ушел, Коннорс связался по телефону с ФБР, потом с управлением полиции. Сказал, что будет лично руководить операцией. Распорядился, чтобы особняк Ли был окружен, люди были рассеяны по всему кладбищу наблюдать за могилой, но сами не показывались. И не стреляли, пока он, Коннорс, не даст такого указания. Лоуэлла нужно по возможности взять живым. Потом он нашел время выпить по чашке кофе с Джарвисом, приехавшим из ФБР.
– Я навидался всякого, - сказал Коннорс, - но не припомню, чтобы кто-то, убивший уже двоих, охотился за третьим на открытом месте, где будет сотня вооруженных людей. Что за человек этот Лоуэлл? Насколько он безумен?
– По-моему, именно это Уильямс и хочет выяснить, - сказал Джарвис.
– Но пуля быстрее слов. И почему он всячески предоставляет Лоуэллу возможность убить себя?
– Этого я тоже не могу понять. Черт, он хочет быть там один, чтобы рядом не было ни одного полицейского! Но Джарвис задумался.
– Знаешь что? Если Уильямс и Лоуэлл выходят один на один, я без колебаний поставлю на Уильямса.
– И сделаешь ошибку, - сказал Коннорс.
17
Талха Бахтиари, начальник отдела внутренней безопасности ЦРУ, оглядел Джо Маркони, сидевшего у него в кабинете. Он вытянул из него все подробности истории с Ричардсоном. Скверно, что Ричардсон погиб, но хуже всего, что Лоуэлл уцелел! С тем, что ему известно и что Уильямс может выведать у него, если они в конце концов встретятся!
Бахтиари сразу же принялся звонить по телефону, и когда Маркони услышал названия телекомпаний, газет и радиостанций со всех концов страны, на лице его отразилось изумление размаху этой сети. Звонок следовал за звонком, и Бахтиари стал обретать чувство уверенности. Заполнялся единственный пробел - неосведомленность,
Бахтиари знал, что Лоуэлл выполнил десятки щекотливых заданий. Знал, что каждую пленку с записанным телефонным разговором, каждую фотографию документа он переправлял "дезертирам", а Маркони отсылал их через сеть курьеров Бахтиари к олимпийцам. Эти документы были взрывоопаснее всего, раскрытого в уотергейтском деле. Лоуэлл был профессионалом, но не подозревал, что его использовали профессионалы более высокого класса олимпийцы. Обнародование этих документов было бы пагубным, даже роковым.
Бахтиари сделал последний звонок.
– Совершенно верно. Телекомпании под контролем... Мы наблюдаем и за местными, так что не беспокойтесь...
Когда он положил трубку, Маркони спросил:
– Из-за чего такая тревога? Чтоб не допустить выступления по телевидению?
– Помимо всего прочего, - ответил Бахтиари.
– Должен сказать, что твой друг детства причинил нам больше хлопот, чем кто бы то ни было за многие годы.
– А теперь? Бахтиари встал.
– Теперь... его улики в руках у нас.
– Как же вы...
– Пойдем в зал связи, - сказал Бахтиари, - я покажу тебе. Маркони с признательностью вышел вслед за ним из кабинета. Это означало, что его оставят в живых.
Олимпийская резиденция Бахтиари находилась не в маклинской штаб-квартире ЦРУ, а на шестом этаже здания "Ринг билдинг", на Коннектикут-авеню. Она занимала весь этаж и функционировала под вывеской "Страховая компания Гаррисон энд Гаррисон" - там действительно были страховые агенты, обученные на средства олимпийцев.
Кабинеты их находились рядом с лифтами.
Мало того, никто из посетителей не мог бы проникнуть в резиденцию из-за препятствия - стены. Лишь когда в кабинете одного из "страховщиков" отпирался замок, стена отъезжала. Персонала в конторе было немного; несколько человек, работавших там, были питомцами ЦРУ. Двое старших служащих, в прошлом агентов, проводили здесь полный трудовой день. Только Бахтиари, третий человек в организации олимпийцев, до сих пор служил в управлении.
Он привел Маркони в зал связи. Маркони здесь никогда не бывал. У одной стены телексы, на наклонных полках до самого потолка включенные по замкнутому каналу телевизоры, карта США, ключевые города на ней обозначены лампочками, простой стол и несколько стульев. Маркони догадался, что на стол направлена телекамера, потому что, сев за него, Бахтиари поправил галстук.
Маркони оглядел все телевизоры. Ничего, кроме расплывчатых изображений. Потом заметил, что под каждым телевизором стоит название какого-нибудь крупного города. Бахтиари повернулся к пульту управления, находящемуся на расстоянии вытянутой руки от его кресла. Пульт был усеян кнопками и ручками настройки.
Бахтиари нажал одну кнопку и сказал Маркони:
– Смотри телевизор у правой стены, третий с конца. Под телевизором была надпись:
"Детройт".
– Что за черт?
– сказал Маркони, увидев, как изображение человека за письменным столом стало резким. Но речь его была совершенно невнятна!