Последний негодник
Шрифт:
Она обнаружила их поблизости под диваном, притиснутом к шифоньеру. Прежде чем она успела их достать, послышались шаги и приближающийся голос Хелены.
– Я уверена, что это соседская кошка, – говорила Хелена. – Роза, должно быть, оставила открытым окно.
Взгляд Лидии метнулся к окну, но Эйнсвуд уже убрался прочь оттуда. В следующее мгновение он очутился на ковре рядом с Лидией.
Она услышала, как поворачивается дверная ручка.
Лидия поспешно метнулась в сторону, толкнула Эйнсвуда вниз и запихала под диван. Потом совершила резкий
Вошла Хелена.
– Кис-кис-кис, – позвала она. Потом, прикрыв дверь, понизила голос до шепота: – Это ты, Лидди?
– Да.
– Я не ждала тебя так рано.
– Я знаю. Все хорошо. Возвращайся к своему гостю. У меня все замечательно.
Замечательно Лидия себя не чувствовала. Часть чрезмерной анатомии Эйнсвуда приперла подол ее юбки. Она не могла встать, не потревожив его, и, учитывая ограниченность свободного места, она сомневалась, что он мог двинуть хоть мускулом, не перевернув при этом диван.
– Кис-кис, – повторила Хелена, чтобы ее слышали. Затем, очень тихо продолжила. – Постарайся вести себя потише. Селлоуби даром что пьян, а слышит все. Без сомнения он заподозрит, что я прячу в доме другого мужчину, и до смерти захочет выяснить, кто это. Ты же для него представляешь более приятный сюрприз. Ты уверена, что не хочешь выйти и…
– Он весь твой, – напряженно зашептала Лидия.
– Тебе нужно помочь с корсетом?
– Нет.Я почти оделась. Будь добра, Хелена, ступай, а то он еще решит выяснить, что происходит.
Наступило долгое молчание. Лидия надеялась, что Эйнсвуду хватит ума задержать дыхание. Сама она не могла говорить. Ее сердце слишком громко стучало.
– Лидия, мне лучше тебя предупредить, – в шепоте Хелены прозвучала тревожная нотка. – Селлоуби заявил, что слышал, будто бы Эйнсвуд этим вечером показывался в «Голубой Сове» на Флит-стрит. Селлоуби думает, что ты ущемила интересы его светлости. Возможно, безопаснее было бы заняться работой вдали от Лондона несколько следующих недель.
Лидия почувствовала шевеление под диваном. Еще минута, и она не сомневалась, что Эйнсвуд перевернет диван и накинется на Селлоуби, дабы подправить предположения мужчины кулаками.
– Да, конечно, но ступай же, – подстегнула Лидия. – Кажется, я слышу Селлоуби.
Это сработало. Хелена поспешно удалилась.
– Идемте, – позвала она. – Это всего лишь надоедливая кошка. Она…
Остальное Лидия не слышала. Ее внимание обратилось к Эйнсвуду, который, наконец, перевел дух. Она ожидала, что вот-вот раздастся поток ругательств, когда он выбирался из-под дивана – по ходу дела прищемив ее юбку. Вместо этого она различила более зловещий звук.
Она сказала себе, что это не может быть то, что она подумала, и постаралась сосредоточиться на том, чтобы освободить юбки от его конечностей.
Плечи герцога тряслись, грудь ходила ходуном, а издаваемые им удушливые звуки подтверждали ее первоначальные подозрения.
Она развернулась
– Нет, – яростно шептала она. – Не смейте смеяться. Они вас услышат.
– Ммммммммф. Мммммммммммф. – Рот Эйнсвуда конвульсивно двигался под ее рукой. Лидия отняла ладонь.
«Пощечина», – в бешенстве подумала она. Это было бы – нет, слишком шумно – да он и не почувствует ее. Коленом в пах – нет, невозможно – она с трудом могла шевелить ногами, впрочем, да, руки ее свободны. Она выбросила кулак и стукнула в живот, провались он пропадом, сделанным словно из кирпичей. «Целься ниже», – сказала она себе.
Прежде чем она смогла осуществить свои намерения, Эйнсвуд приступил к действиям, и мгновенно она оказалась на спине, руки ее прижаты к ковру, а Эйнсвуд навалился сверху.
– Слезьте с меня, вы…
Его рот опустился на ее губы, заглушив слова и загнав дыхание обратно в легкие.
Одна рука у нее была свободна, ей следовало бы толкнуть герцога или оцарапать, но она не стала этого делать. Не смогла.
Прежде он уже целовал ее, но происходило сие на публике перед беспокойной толпой, и губы их едва встретились, прежде чем она обрела рассудок.
На этот раз не было зрителей, чтобы опомниться, сохранить трезвый ум и сосредоточенность. На сей раз только темнота и тишина, и теплое настойчивое давление его губ. Она не успела быстро оказать сопротивление, и власть захватил сидевший внутри ее чертенок.
Она не могла заставить работать свой разум и подумать о чем-нибудь еще, помимо мощного мужского вкуса и запаха. Не могла поднять свое тело на борьбу с его теплом и несгибаемой мужской силой. Эйнсвуд был таким огромным, таким восхитительно большим и теплым, а рот его имел вкус греха, дикого, темного и неотразимого.
Прижатая Эйнсвудом к ковру рука вывернулась, и этой свободной рукой, той, которой ей следовало драться, вместо того она исхитрилась крепко схватиться за его сюртук. Ее рот также тесно прилепился к его губам, молчаливо отвечая «Да», когда стоило ответить «Нет», и последовал за ним, хотя он вел ее только к одному – к погибели.
Лидия это понимала. В глубине ввергнутого в пучину сознания она знала, как отличить правильное от неправильного, осторожность от опасности, но не могла призвать на помощь свое оружие, с трудом завоеванную мудрость. В этот смутный момент она хотела только Эйнсвуда.
Это заняло лишь мгновение, а, казалось, пронеслась целая жизнь.
Он отпрянул и отодвинулся от нее, когда она с трудом начала понимать, что же ей от него надо.
Но и тогда, остро осознав свое безрассудство, Лидия все еще могла почувствовать его грешный вкус на губах и ощутить возбужденную им рябь в глубине живота. А когда его тело оторвалось от нее, она почувствовала пустоту от потери его тепла и силы, или чего-то там еще, в чем он заставил ее нуждаться. И в равной степени сожаление. Поскольку она не знала, как вернуть его с тем, чтобы выяснить, в чем же она так нуждалась и что упустила.