Последний очевидец
Шрифт:
Мария Владимировна сказала:
— Как вы это себе объясняете?
— Человеческими переживаниями, страданиями, которых теперь так много. Страдания действуют очищающе.
Мария Владимировна сказала скептически:
— Ну, знаете.
Я прекратил этот разговор, но запомнил его Мы говорили о другом. Она рассказывала о своей молодости, когда она еще не была замужем. И, между прочим, нижеследующее:
— Однажды у меня было великое огорчение. Я не спала всю ночь. Вышла в столовую к утреннему кофе. Мама говорит: «Что с
Я спросил ее так же, как она меня перед этим:
— Как же вы себе это объясняете?
Она несколько смутилась. А я сказал:
— Человеческие переживания могут изменять внешний вид золота. Но на время…
И я рассказал ей, а может быть, не рассказал, расскажу сейчас, одну легенду. Это обрывки, находящиеся в книге, которая, кажется, называется «Исторические песни малорусского народа».
Турецкий султан осадил Киев. Его войско обвило город кольцом. Причем расстояние между турками и стенами города равнялось полету очень дальней стрелы.
Такая стрела вонзилась прямо в борщ султана, который обедал. Борщ был густой, и стрела стала торчком перед носом у султана.
— Это что же?
Придворные ответили:
— Это лыцарь Михайлик со стены стрельнул.
Тогда султан послал сказать киянам (киевлянам):
— Выдайте мне лыцаря Михайлика, и я сниму осаду и уйду.
Кияне уже голодали, и поэтому явилось искушение. В сохранившихся отрывках сказано так:
«Кияне шу-шу да шу-шу, не выдать ли лыцаря Михайлика».
А лыцарь Михайлик сказал:
— Ой вы, кияне, панове, громадяне. Поганая ваша рада. Когда б вы Михайлика не выдавали, горя-несчастья бы не знали.
И он, лыцарь Михайлик, снял с петель киевские Золотые ворота, возложил их себе на плечи и, невидимый, прошел через турецкое войско. И пошел, и пошел. И поставил он их на Святом Афоне. И стоят они там и поныне. И если кто скажет: «Ой вы, Золотые ворота, будете вы еще стоять во Киеве-граде», — и золото сейчас же заблестит, заиграет, зачервонеет.
А скажет: «Не стоять вам во Киеве-граде», — и золото темнеет.
Пусть это все легенда, но совершенно ясно, что нелегендарные события, как обновление церкви на Сенной в Киеве или золото, которое потемнело на Марии Владиславовне, — все это явления одного порядка. И если они труднообъяснимы, то отрицать их все же не следует.
Не только говорили мы с Марией Владиславовной о метаморфозах золота и такого рода предметах, но говорили и о политике. Она иногда, сбросив маску веселости, высказывалась иначе:
— Я вложила в этот «Трест» свои последние силы. Если и это оборвется, я жить не буду.
И это была не фраза.
Подходило время мне покинуть Советскую Россию. Я пробыл
Но я очень много видел и понял, что происходит в Советской России. Я рассмотрел нэп и его благодетельное действие. Ленин понял, что надо сделать, и после этого умер. Моя книга «Три столицы» при переводе на французский язык была названа «Возрождение России».
Но Мария Владиславовна недостаточно расценивала нэп, и не этого желала ее измученная душа…
Она стала разочаровываться в Якушеве, находя, что он медлителен. Она увлекалась другим. Его фамилия была Оперпут. Он был, по-видимому, латыш, моложе Якушева, и сходился с Марией Владиславовной в политическом темпераменте. Политика подействовала и на иной темперамент Марии Владиславовны, о чем я узнал позже.
То, что совершилось, дошло до меня в таком виде.
В один прекрасный день Оперпут сказал ей, Марии Владиславовне:
— А не довольно ли, дорогая Мария Владиславовна, дурака валять?
— Что это значит?
— Что вы думаете обо мне? Кто я такой?
— Странный вопрос.
— Нет, странно другое. Странно то, что вы ничего не видите. Кто я? Чекист.
Не буду распространяться, что с ней стало после этого открытия, а буду рассказывать, как мне рассказывали.
Она спросила, цепляясь за надежду:
— А Якушев?
— Тоже.
Она поставила еще несколько вопросов, и ответ был:
— Тоже!
— А мой муж?
— Нет! Он и кутеповские офицеры, которые приехали, перейдя границу собственными усилиями, — не чекисты.
И затем он сказал будто бы:
— Мне это надоело. Они это чувствуют и они меня убьют. И надо бежать. Мы сможем пройти через границу, пока там ничего не знают.
Это им удалось. Они бежали в Финляндию. Финские власти поступили так. Оперпута они посадили в крепость, а Марии Владиславовне дали приют в гостинице.
Все это я узнал от генерала Кутепова в Париже. Он рассказал мне примерно так:
— Я получил одновременно две телеграммы. Одну — от моих офицеров, убежавших из Советской России в районе Вильно. Другую — от Марии Владиславовны, из Финляндии. Содержание одинаковое. «Трест» оказался легендой ЧК.
Легендами назывались организации, которые создавали чекисты с провокационными целями.
Такой легендой оказался и «Трест», но не сразу. Сначала «Трест» был «честной» контрреволюцией. Эта организация была очень смелая. Она имела связи с польским правительством и с англичанами («Интелледженс сервис»). Это мне рассказал значительно позже один советский полковник, меня допрашивавший.