Последний пир
Шрифт:
— Ну, как она? — спросил я.
— Ее блохи покусали. — Шарлот изобразил, как вгрызается в девичьи плечи и бедра.
— Но?.. — не унимался я, видя его веселую улыбку.
— Красавица! И на все готова. А дыни такие огромные, что аж прыгали, когда я ее объезжал.
Шарлот сделал вид, что объезжает строптивую лошадь, и при этом на него глазели человек десять, включая отца девушки.
Я предложил ему вернуться в карету.
— Ну, и сколько же ты заплатил красотке?
Если Шарлот не соврал, на эту сумму он мог бы купить весь постоялый двор. А уж девичьи ласки — на год вперед.
— Зря
Я покачал головой и уселся рядом на кожаное сиденье. Возчик щелкнул кнутом, и наша тройка отъехала от таверны, звеня колокольцами и гремя копытами по мостовой.
— В чем дело? — спросил Шарлот.
Что-то в его голосе заставило меня помедлить с ответом. Я снова вспомнил предупреждение Виржини и почувствовал себя предателем оттого, что больше верил не собственному другу, а верил девчонке, которую едва знал. Однако не стоило говорить Шарлоту то, что вертелось у меня на языке: «Все равно у меня перед глазами было бы лицо твоей сестры». Я поднял голову: Шарлот выжидательно смотрел на меня.
— Я… люблю твою сестру.
Он вздохнул.
— О, боги!.. Я так и думал. Она, конечно, милая… хотя есть красавицы и повидней. Марго, к примеру, но вряд ли ты в нее влюбишься. Она коллекционирует мужские сердца, как мой отец охотничьи трофеи. Прошу тебя, объясни — только выбирай выражения, — за что ты ее полюбил?
За вкус — апельсиновой воды и мыла, соленого пота и мускуса — легкий аромат ломтика трюфеля в полной супнице. Конечно, я не мог сказать это Шарлоту, поэтому просто произнес:
— Полюбил — и все.
— Плохо дело. — Шарлот, видя, как я расстроен, ущипнул меня за руку. — Да не в этом смысле! Виржини из тебя будет веревки вить, если ей позволить. Одной любви ей недостаточно. Жером говорит, женщины — как лошади, только узду и признают.
— Шарлот…
Он спрятал лицо в ладонях.
— Бог ты мой, теперь тебя еще и оскорбляют любые слова в ее адрес!..
Хорошо, что вино успело сделать его лишь болтливым, а не обидчивым или агрессивным (я хорошо знал оба эти его состояния).
— Поверь, бедовая она девчонка… Конечно, и такую можно полюбить…
— Позволь задать тебе один вопрос.
Шарлот посмотрел на меня чересчур осоловело: похоже, он только притворялся пьяным.
— Спрашивай что хочешь! Я всегда могу отказать тебе в ответе.
— Почему ты не возражаешь?
Шарлот словно молча ждал продолжения, и мне пришлось заполнить тишину. Ведь как бы я ни боялся обидеть друга, мне нужен был ответ.
— Мы друзья, а она — твоя сестра, и это уже непросто, но я сейчас о другом. Виржини — маркиза, дочь герцога. И не какого-нибудь, а де Со. Я нищ как церковная мышь. Твоя мать явно против. Отец — почти наверняка. Так ты-то, почему не против ты?
— Ты мой друг. И ты спас ей жизнь.
Он ответил столь просто и искренне, что у меня на глазах выступили слезы.
— И насчет отца ты не прав, он как раз не возражает. Только мать — ее куда больше волнуют такие мелочи. Отец может позволить себе быть…
— Щедрым?
Ну, разумеется. Амори де Со был немыслимо богат, знатен, пользовался уважением Людовика X V. Больше того, поговаривали, что он пользовался уважением новой фаворитки юного короля, приходясь ей крестным отцом, опекуном и двоюродным братом в одном лице. Но Шарлот почему-то
— А герцогиня может передумать?
— Мой отец может передумать за нее.
С этими словами Шарлот устроился в своем углу, закрыл глаза и почти сразу принялся похрапывать: должно быть, его утомила неожиданная серьезность разговора, не говоря уже о выпитом за ужином вине и победе над траченной блохами красоткой.
К вечеру мы прибыли в академию, во дворе которой нас встретили громкими аплодисментами. Утром полковник прочел письмо герцога всем ученикам. Если бы оно задело их самолюбие, этот поступок стал бы актом невиданной жестокости со стороны полковника, и мои оставшиеся дни в академии были бы омрачены. Но письмо всем понравилось: остальные теперь купались в лучах нашей славы, и мы слыли отныне настоящими героями.
В тот момент, когда в мою дверь стучала Виржини, я раздумывал о том, как лучше приготовить волчье сердце. С позволения полковника сразу по приезде в академию я приступил к готовке, вынув сердце из мешка с солью, в котором оно благополучно пролежало всю дорогу. Рецепт я придумал сам и, как стало ясно позднее, изрядно перемудрил.
Маринованное волчье сердце
Приправы: семена горчицы желтой и черной, кориандр, перец горошек, гвоздика и сельдерей — по полстоловой ложки. По четверти столовой ложки сушеного укропа и семян фенхеля, мускатного ореха и толченого лаврового листа. Смешать приправы в ступе и хорошенько растолочь. Промыть сердце в воде, сделать шесть диагональных надрезов и вложить в них по зубцу чеснока.
Смешать яблочный уксус с водой в пропорции 2:3, добавить порезанный лук и толченые специи. Готовить мясо до мягкости на медленном огне, затем вынуть из сковороды, порезать тонкими ломтиками и снова быстро прогреть в маринаде. Оставить мариноваться на день. Подавать холодным с хлебом и кислой капустой. На вкус как собачатина.
Собравшиеся вечером в классе превратили поедание волчьего сердца в обряд. Такие обряды должны были проводить воины прошлого, когда Францией еще правила магия. Шарлот зажег белую свечу и поставил ее посреди стола, который он вытащил на середину комнаты. Жером — юноша куда более практичного склада — достал раздобытый кувшин темного пива.
— Ты первый, — сказал Эмиль, протягивая мне блюдо с маринованным сердцем. Я взял ломтик, прожевал и вспомнил ночь, когда мы убили собаку доктора Форе. Чеснок придал мясу насыщенный и сложный аромат, уксус — кисло-сладкий привкус, семена горчицы — остроту, а гвоздика — копченую нотку. И все же я отчетливо ощутил на языке вкус собачатины. Его ничем не заглушить.
— Браво! — воскликнул Шарлот.
Кроме меня он — единственный, кто решился отведать мясо в чистом виде. Остальные, включая Жерома, ели его с хлебом или кислой капустой — или с хлебом и капустой вместе. Эмиль положил ломтик сердца на хлеб, щедро намазанный горчицей, и сверху присыпал его капустой. Запивая пивом, он съел мой трофей, а это главное. Мы стали братством воинов, отведавших волчьего сердца. Полковник нам улыбался, учителя почтительно кивали при встрече. Мы были «Ришелье». И наша репутация оставалась безупречной.