Последний пир

Гримвуд Джонатан

— Нравится ли вам это зрелище?

— Кому оно может не понравиться?

— Увы… есть на свете мужчины и попридирчивей. — Луиза немного погрустнела. — Вы считаете меня красивой?

Я залился краской, но все же кивнул.

— Даже лучше Виржини?

Я помотал головой, а Луиза рассмеялась, взяла меня за руку и легонько стиснула. Мы еще немного погуляли, и она рассказала о просьбе своего кузена, герцога. Только тогда я понял, что он в самом деле позволит мне жениться на его дочери, а не просто потакает ее прихотям, пока ищет другого кандидата.

— Вы знакомы с маркизом д’Ому?

— Нет, миледи.

— Какой вы обходительный! Мы друзья, можете называть меня просто «кузина»…

Д’Ому очень стар. Дети у него только незаконнорожденные, и никого из них он не любит. А вы — все-таки родственник. — Она с сомнением поглядела на меня. — Дальний. Герцог в этом убежден. Я попрошу короля — от имени герцога — позволить маркизу вас усыновить.

— Зачем?

Она остановилась и положила руки мне на плечи.

— Неужели вы так мало знаете о нашем мире? Он беден, а герцог богат. Вы станете графом д’Ому, а со временем и маркизом. Маркиз живет в Париже. На юге у него есть замок, наверняка ужасно запущенный. Он станет вашим.

— И тогда я буду годиться Виржини в мужья?

— Вы уже годитесь, — серьезно ответила Луиза. — По мнению герцога. Титул маркиза сделает вас подходящей партией для его дочери в глазах остальных.

— Герцогини например?

Луиза кивнула.

— И в ее тоже. А теперь ступайте и скажите своей девчонке, чтобы перестала на меня дуться. — Я обернулся и увидел, что Виржини наблюдает за нами с террасы. Луиза, не дожидаясь моего ответа, пошла дальше.

— Вы держались за руки! — в ярости выпалила Виржини. — Она взяла тебя за плечи! Да еще вертелась перед тобой, демонстрируя свои прелести! О чем вы так долго разговаривали?

— Она спросила, краше ли она тебя.

Виржини обеспокоенно замолчала. Я добавил, что ответил отрицательно, и она тут же подобрела. А когда я сказал, что герцог позволит нам сыграть свадьбу в течение года, она заключила меня в крепкие горячие объятья.

1738

Свадьба

Словно бы удивленный, что повара в этакой глуши умеют готовить столь сложные блюда, Шарлот осторожно попробовал пирог с голубиным мясом: отделил от теста тончайший прозрачный кусочек и выбрал самый большой кусок мяса.

— У тебя есть призовой бык. Яблони в саду подрезаны превосходно. Слуги ходят в обуви. В крепостном рве водятся карпы…

Я сначала подумал, что он так удивляется цивилизованности южного края, но потом до меня дошло, что Шарлот попросту надо мной подтрунивает — впрочем, чтобы скрыть свое искреннее удивление. Пока мы учились в академии, он считал южан такими же немытыми и неотесанными, как мавры.

Солнце нестерпимо жгло, а небо было синее, как королевский флаг.

— Хороший день для Франции, — сказал Шарлот. — У замка д’Ому появился молодой хозяин, который вернет ему былое величие. А у нового хозяина скоро будет молодая жена, которая сделает великим его.

Как и все, что говорил Шарлот, это суждение можно было назвать в равной мере блестящим и нелепым. Я так и не понял, говорит он серьезно или просто жонглирует словами.

— Ненавижу прощания, — добавил он.

— Шарлот, я женюсь на твоей сестре.

— Вот именно! — Он крепко схватил меня за плечи. — Прощай, детство! Прощай, прежняя жизнь! Прощай, свобода!

Весной 1738-го Виржини было восемнадцать лет, а мне — почти двадцать один. Шарлот, мой лучший друг, был шафер на нашей свадьбе. За нашими спинами возвышалась одинокая башня деревенской церкви, а рядом стояла древняя сосна, ветви которой словно скрутило артритом. Под ногами была ярко-красная земля, из которой впору делать краску. На секунду мне словно бы удалось увидеть имение глазами Шарлота: ветхое, полуразвалившееся, не знающее роскоши Бургундии и версальского

великолепия. Здесь не слышно барабанного боя королевских амбиций, лишь медленно стучат копыта мулов по проселочным дорогам, да тощие черные коровы мычат на каменистых полях. Шарлот надо мной смеялся.

— В нашем королевстве всегда найдется место мечтателям.

Если его сестра будет счастлива, дружба с родом де Со мне обеспечена. А такая дружба кое-что да значит. К их советам прислушивался сам король. Вернее, к советам герцога прислушивалась фаворитка его величества. Благодаря чему мы и стояли теперь возле церкви, дожидаясь кареты с моей невестой.

Сама свадьба мне почти не запомнилась. Молитвы, гимны, клятвы… На Виржини было скромное белое платье, в котором она больше походила на ангела, нежели на простого смертного. После церемонии, разумеется, все уселись за свадебный пир. Вечером мы с женой ушли из-за стола, давая гостям повод для скабрезных шуток и смеха. Словом, ничего особенного. А вот утро после свадьбы я помню во всех подробностях. Я проснулся и увидел улыбку Виржини: она лежала рядом, почти приникнув к моим губам, и я чувствовал на лице ее дыхание. Она отстранилась, прикрыв рот рукой, и замерла, когда я попытался ухватить ее за плечо. Пальцы Виржини на миг стиснули мои, а затем она выскользнула из-под одеяла. В теплом предутреннем свете она побежала в своей белой ночной сорочке к уборной и закрыла за собой дверь.

Немного погодя я услышал, как она мочится.

Долго и громко, как и положено здоровой молодой девушке, которая накануне выпила куда больше вина, чем следовало, хотя гувернантка и разбавляла его водой. Под кроватью у нас стоял ночной горшок — как у большинства супружеских пар, — но Виржини пока стыдно было им пользоваться (это я понял по румянцу на ее щеках, когда она вернулась). Интересно, мне тоже было бы стыдно мочиться у нее на глазах? Хорошо, что я проснулся еще до рассвета и воспользовался горшком, пока она спала.

Скользнув под одеяло, Виржини немного вздрогнула, когда я просунул руку между ее ног и прикоснулся к влажным волосам. Ее моча по вкусу почти не отличалась от моей, в ней угадывались вчерашние блюда и пряные травы. Виржини наблюдала за мной широко распахнутыми глазами.

— Ты прекрасна, — сказал я.

Она невольно улыбнулась и помотала головой, словно не принимая мой комплимент. Красива Марго — безупречная и изящная, как статуэтка из лиможского фарфора, без единого изъяна на белоснежной глазури. Элиза, возможно, тоже станет красивой, когда повзрослеет и ее тело обретет задуманные природой очертания. Но моя Виржини?.. У нее были каштановые, слегка волнистые, очень густые волосы. Однако ее тело оставалось девичьим, хотя даже у Элизы грудь стала пышной, бедра раздались, а ягодицы округлились. Мне только предстояло увидеть Виржини нагой, и сон лишь ненадолго оттянул миг, когда мы должны были взглянуть друг на друга по-новому.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше, чем могла бы.

— Попей воды, — предложил я. — Вода обычно помогает от головной боли.

Графин с водой стоял на столике с ее стороны кровати, и я потянулся за ним, ощущая прикосновение мягких грудей сначала к моему животу, а затем к бедрам. Когда я протянул ей стакан, Виржини густо покраснела.

— Пей.

Она пила маленькими глотками, вопросительно поглядывая на меня.

Кровать у нас была огромная, с толстыми прочными ножками, загибавшаяся кверху в изножье и изголовье, инкрустированная черными породами дерева из Ост-Индии и светлыми из Малакки. В облике этой кровати слились воедино старые добрые ценности и современная любовь к изящным формам. Прямо как в отце Виржини, который нам ее подарил, — вместе с двумя дюжинами тончайших простыней и настенным гобеленом.