Последний побег
Шрифт:
— Мне очень жаль, но я ничем не могу помочь. — И добавила, понизив голос: — Иди на север, в Оберлин. Это в трех милях отсюда. Там найдешь красный дом на Мельничьей улице и попросишь о помощи. Иди с Богом.
Она рассудила, что эти слова вряд ли можно расценивать как помощь. Впрочем, Хонор подозревала, что Джудит все равно этого не одобрит. Чернокожий мужчина кивнул, развернулся и скрылся в лесу.
Хонор думала, что, отказав человеку в помощи, она будет чувствовать себя ужасно. Но все оказалось не так уж и страшно.
В следующий раз на ферму явилась старая негритянка. Хонор удивилась: большинство беглых рабов были молодыми и крепкими, способными справиться с тяготами сложного пути. Она обнаружила негритянку, услышав, как за курятником лает и рычит Дружок. Беглянка сидела на земле, обхватив руками колени и испуганно глядя на беснующегося пса. Ее лицо покрывала сеть глубоких морщин, но глаза были ясными — и золотисто-коричневыми, как у кошки.
— Доченька, дашь мне поесть? — попросила она, когда Хонор прогнала Дружка. — Умираю от голода.
— Мне очень жаль, но я ничем не могу… — Хонор не закончила фразу, которую долго репетировала.
— Всего лишь кусочек хлеба и капельку молока. И я сразу уйду.
— Подожди здесь.
Хонор побежала в дом, волоча за собой Дружка. Она закрыла его внутри, а сама поспешила в кухню. Хорошо, что на ферме не было никого. Джудит и Доркас ушли в магазин в Фейсуэлле, а Джек развозил молоко. Хонор отрезала по куску хлеба и сыра и налила молока в жестяную кружку. При этом пыталась придумать, что сказать Джудит в свое оправдание: «Я ее не прятала. Просто дала ей поесть. То же самое я сделала бы для любого прохожего, кто попросил бы его накормить».
Она наблюдала, как беглянка ест, и поглядывала на дорогу, не возвращаются ли Хеймейкеры. Старуха жевала медленно, поскольку зубов у нее почти не было. Выпив молоко, она причмокнула губами.
— Вкусное молоко. Видать, хорошие у вас коровы. — Она поднялась и поправила тряпки, намотанные на ноги вместо обуви. — Спасибо.
— Ты знаешь, куда идти?
— Да. На север. — Старуха указала пальцем в сторону Оберлина и ушла.
За обедом Хонор дождалась паузы в разговоре и объявила:
— Сегодня, пока вас не было, сюда приходила беглянка.
Она отпила воды, чтобы успокоиться.
— Совсем старая женщина, — добавила Хонор, надеясь пробудить в Хеймейкерах жалость. Ведь старые люди особенно нуждаются в помощи и участии. — Я… я дала ей хлеб, сыр и молоко. А потом она сразу ушла.
За столом воцарилась напряженная тишина.
— Кажется, мы уже обсудили этот вопрос, — сказала Джудит. — Ты обещала не помогать беглецам.
Хонор тяжело сглотнула:
— Да. Но как я могла отказать старой женщине в куске хлеба? Просто дала ей поесть. То же самое я сделала бы для любого прохожего, кто попросил бы его накормить. Я не помогала беглянке. Всего лишь
Джудит поджала губы.
— Твой охотник за рабами, Донован… вряд ли он согласится с подобной постановкой вопроса. И давай договоримся на будущее: если тебе самой трудно гнать отсюда цветных, я уж возьму этот труд на себя. В следующий раз просто зови меня.
Но в следующий раз, когда на ферме появился беглец, Хонор не стала звать Джудит. Ей было жаль этих людей. Хотелось как-то защитить их — в частности, и от суровой свекрови с ее недоброй улыбкой и холодными глазами. Хонор казалось, что из ее собственных уст отказ прозвучит мягче.
— Мне очень жаль, но я не могу спрятать тебя, — сказала она чернокожему мужчине, который пришел на ферму через несколько дней.
По сравнению с «ничем не могу помочь» это звучало не так жестко и словно давало надежду на то, что хоть какую-то помощь ему здесь окажут. Теперь Хонор постоянно носила в кармане передника кусок хлеба, и в следующий раз, когда ей пришлось сказать «я не могу вас спрятать» двум подросткам, она хотя бы дала им поесть — не столько ради того, чтобы они подкрепили силы, сколько ради собственного спокойствия. Чтобы не чувствовать себя виноватой.
Хонор честно пыталась сдержать обещание, данное Хеймейкерам, но в итоге ее благие намерения пошли прахом. Однажды утром, в апреле, когда Хонор с Доркас вышли из амбара после утренней дойки, со стороны леса Виланда вдруг послышался тонкий, пронзительный плач, похожий на крик младенца. Они остановились и прислушались. Крик младенца раздался снова, но теперь он звучал глухо, словно кто-то прикрывал малышу рот.
Хонор резко развернулась и двинулась в сторону леса. Почки на деревьях уже раскрывались, и весь лес будто подернулся зеленой дымкой.
— Ты куда собралась? — Доркас бросилась следом за ней. — Тебе мама что говорила?
— Может, это не беглецы. Кто-то просто заблудился в лесу.
Прижимая к груди младенца, в кустах ежевики сидела худенькая, невысокая женщина с кожей цвета некрепкого чая. Очень молоденькая, почти ребенок.
— Вы собираетесь меня выдать? — спросила она.
— Нет, — ответила Хонор.
— У меня пропало молоко. Вот почему она плачет.
— Доркас, принеси молока. И чего-нибудь поесть, — попросила Хонор.
Доркас сердито зыркнула на нее, но направилась к дому.
Пока они ждали, Хонор пыталась ободряюще улыбаться малышке, хотя чувствовала, что улыбка выходит натянутой.
— Сколько ей?
— Четыре месяца. Даже не знаю, почему я решила бежать с младенцем на руках. Это неправильно, так нельзя. Но я не могла больше терпеть.
— А ты откуда сама?
— Из Кентукки. За нами гонится мой хозяин. И с ним какой-то еще охотник за рабами из здешних мест.
Хонор похолодела.
— Его зовут Донован?