Последний побег

Шевалье Трейси

— Я им напомнил, что у тебя был тяжелый год, ты потеряла сестру, Сэмюэла и покинула Англию, хотя, вероятно, тебе следовало остаться дома. Далеко не каждый справится с такими переменами, но иногда это можно понять только задним числом. — Адам помолчал. — Ты должна понять, Хонор: Америка — молодая страна. Мы смотрим вперед, не назад. Не застреваем на горестях и невзгодах, а идем дальше… как получилось у нас с Абигейл. Как, я надеялся, у тебя будет с Джеком. Нельзя задерживаться на плохом. Надо жить дальше и принимать то, что есть. И Хеймейкеров тоже. Они хорошие люди.

Адам ничего не сказал о рабовладении, об отказе от собственных жизненных принципов. Он смотрел на Хонор и ждал от нее ответа. А она разглядывала полевые цветы у дороги: посконник, васильки, красный лабазник.

В

следующую субботу, с согласия Хеймейкеров, Адам попросил Хонор помочь ему в оберлинской лавке. Наверное, они подумали, что, обслуживая покупателей, Хонор будет вынуждена заговорить. Однако она продемонстрировала, что для общения с другими людьми вовсе не обязательно произносить слова. Улыбалась, кивала, жестикулировала, и все ее понимали. Несколько покупательниц поинтересовались, почему она вдруг онемела. Многие огорчились.

После обеда в лавку зашла миссис Рид, принесла ножницы на заточку. Какое-то время она наблюдала за тем, как Хонор общается с покупателями жестами и кивками, потом кивнула сама.

— Слова — это еще не все, — объявила она в пространство, сняла очки и протерла их о рукав. — От них больше бед, чем пользы. Может, когда-нибудь я тоже замолчу. — Похоже, ее позабавила эта мысль.

Адам отдал ей ножницы, она подошла к Хонор и произнесла, понизив голос:

— Я слышала про того человека. Печально, да. Но такое случается. Ты не должна молчать из-за этого случая. Если хочешь молчать — твое право, но не впутывай сюда беглецов. — Миссис Рид завернула ножницы в тряпицу и убрала в карман юбки. Потом поправила шляпу, украшенную золотарником. — Доброго дня, — кивнула она Адаму. — И тебе, Хонор Брайт.

Она направилась к выходу, тихонечко напевая себе под нос. Ярко-желтые соцветия золотарника легонько покачивались в такт ее шагам.

* * *

Ост-стрит,

Бридпорт, Дорсет

15 августа 1851 года

Дорогая Хонор!

Уже три месяца от тебя нет писем, хотя раньше ты писала нам регулярно, и мы уже начали волноваться, все ли с тобой в порядке. К тому времени, когда ты получишь это письмо, ребенок, наверное, с Божьей с помощью уже родится, но мы надеемся, что ты напишешь раньше и успокоишь нас.

Любящие тебя родители, Ханна и Авраам Брайт

Вода

После последнего беглеца всегда будет еще один, самый последний.

Последний день августа выдался жарким и душным, хотя уже чувствовалось приближение осени. Зеленые листья утратили яркость и будто запылились, а кое-где и подернулись желтизной. Хонор спешила, она опаздывала. Поля вдоль дороги, кажется, замерли в настороженном ожидании: то ли грозы, то ли жатвы, то ли огня.

С утра Хеймейкеры ушли собирать сено. Лето выдалось влажным, и это был всего лишь второй урожай сена — очень досадно, поскольку теперь они вряд ли смогут прибавить к стаду еще одну корову, как планировалось поначалу. Джек, Джудит, Доркас и остальные жители Фейсуэлла из ближайших к ферме домов сейчас работали в поле к северу от леса Виланда. Хонор не взяли на луг, чему она была рада. Утром она проснулась с неприятной тяжестью в животе. Хотя до рождения ребенка оставался еще целый месяц, плод изрядно потяжелел и постоянно давил на мочевой пузырь, и Хонор приходилось вставать несколько раз за ночь, чтобы воспользоваться ночным горшком. Она чувствовала, что ребенку не терпится вырваться из тесных пределов ее утробы, и понимала, что, скорее всего, он родится чуть раньше срока, а не позже, как часто бывает с первенцами.

Джудит ворчала, что Хонор и в этом году пропустит сенокос, намекая, что та специально подгадала сроки беременности, лишь бы не работать. Хонор не задевали ее слова.

Утром она в одиночку закончила доить коров, чтобы Джек, Доркас и Джудит спокойно позавтракали

и отправились на луг. После завтрака Хонор убрала со стола, перемыла посуду и занялась пирожками с мясом, которые Джудит велела ей приготовить и принести на луг к обеду. Ей было приятно побыть дома одной. Она занималась делами и не думала почти ни о чем, и только когда ребенок начинал шевелиться, ей приходилось садиться и отдыхать. Дважды Джек с Доркас и с кем-нибудь из соседей возвращался на ферму с повозкой, наполненной сеном, которое сразу перекладывали в амбар. Хонор к ним не выходила, а они не заходили в дом, лишь пили воду из колодца и наполняли кувшин, чтобы отвезти воду другим косарям.

У нее даже образовалось немного свободного времени, и Хонор села на крыльце и занялась заготовками для будущего одеяла — розетками «Бабушкин сад». Она начала с коричневых и зеленых шестиугольников, они давно дожидались своего часа в ее швейной корзине, а потом прибавила к ним и другие цвета, желтый и красный. С этими розетками Хонор возилась целый месяц. Взялась за них сразу, как только закончила последнее одеяло для Доркас. Она хотела сшить настоящее лоскутное одеяло из особенных лоскутков, которые приберегла на будущее: платье Грейс, желтый и кирпичного цвета шелк, подаренный Белл, кремовый хлопок в мелких рыжеватых ромбиках, кусочек которого она взяла в магазине с разрешения Адама, — но они почему-то ее не вдохновили. И она уже начала сомневаться, что когда-нибудь вдохновят. Однако Хонор не любила сидеть без дела и шила розетки, когда выдавалось свободное время. За месяц она успела нашить больше сотни розеток. При этом не представляла, что с ними делать потом.

Поскольку Хонор не работала над каким-то конкретным одеялом, то не сосредотачивалась на шитье. От духоты ее разморило, она отложила работу и закрыла глаза. Ее разбудил Дружок. Он стоял рядом с ней и рычал. Хонор вскочила. Судя по солнцу, был уже полдень. Она опаздывала с обедом, который должна была отнести косарям. Хонор быстро сложила в корзину пирожки, хлеб и сыр, миску со свежими помидорами и кувшин с молоком и поспешила на луг — по дороге, тянувшейся вдоль опушки леса.

Когда она пришла на луг, там вовсю кипела работа. Наверное, все ждали, что принесут обед и можно будет сделать перерыв. Люцерну скосили за несколько дней до этого и оставили сохнуть. Вчера ее собрали в стога, а сегодня уже перекладывали на повозку, чтобы везти в амбар. Повозка стояла у одного из стогов, который Джек и Джудит принялись ворошить вилами, видимо, не заметив, что Хонор уже пришла и можно садиться обедать.

Раздался пронзительный крик, у Хонор екнуло сердце. Из стога выскочила чернокожая женщина и замерла, прикрывая глаза от солнца. Прежде чем кто-либо успел произнести хоть слово, она пустилась бежать. Мчалась, словно испуганный зверь, прямо на Хонор, грозя сбить ее с ног, но в последний момент все же свернула в сторону. Хонор успела заметить совершенно безумные глаза и плотно сжатые губы. А потом женщина исчезла из виду, скрывшись в лесу Виланда.

Хонор смотрела ей вслед, как она на бегу машет руками, как развевается ее длинная коричневая юбка и краснеет на голове платок. Даже после того, как беглянка скрылась среди деревьев, из леса доносился треск веток. Наконец и он стих. Когда Хонор повернулась обратно, все квакеры смотрели на нее.

«Нет, — подумала Хонор. — Я здесь ни при чем».

Но она уже видела по их лицам, что все — кроме Калеба Уилсона, который смотрел на нее с сочувствием, — связывают появление беглянки с приходом Хонор. Даже если она нарушит свое молчание и объяснит, что это просто совпадение, ей все равно не поверят. Губы Джудит уже растянулись в знакомую холодную усмешку. Она ничего не сказала. Просто подошла и забрала у Хонор корзину с едой.

«Я больше этого не вынесу, — подумала Хонор. — Что бы я ни говорила, эти люди все равно будут подозревать меня. Мои слова для них ничего не значат. Мои слова ничего не изменят». Что-то сдвинулось и надломилось в ее сознании. Не в силах ждать ни секунды, она развернулась и направилась обратно на ферму, не обращая внимания на оклики Джека. Теперь в лесу Виланда было тихо. Где бы ни пряталась чернокожая женщина, она старалась не выдать себя.