Последний поцелуй
Шрифт:
– Ты думаешь, мне не плевать на других?
– А тебе плевать?
У него слегка искривляется галстук, и я рассеянно поправляю его.
– Ты нуждаешься в уважении Братвы, ведь из-за неё ты охотился за картиной. Теперь у тебя есть уважение, но моё присутствие подорвёт твой авторитет, а я этого не хочу.
Я затягиваю узел сильнее и разглаживаю пальцами тёмный шёлк.
– Не понимаю, с чего ты это взяла. Конечно, ты должна быть со мной. Как женщина волка.
Ищу в этом скрытый
– Ты когда-нибудь видел фильм «Форрест Гамп»?
– Не понимаю, к чему это...
– В фильме Форрест смотрит на всех свысока, потому что его мозг работает по-другому. Люди думают, что он глупый. Они издеваются над ним. Его никто не понимает. И он влюбляется в красивую девушку.
Я продолжаю гладить его галстук, потому что мне нужно к чему-то прикасаться.
– И она отвергает его, потому что он смущает её, потому что он думает, не как всё. Потому что он другой.
– Наоми...
Я качаю головой.
– Конечно, она счастлива быть с ним наедине. Потому что наедине на них никто не смотрит и не смеётся. И сначала, я думала, что так будет хорошо. Что я смогу скрываться на твоей даче и быть твоей тайной. Было бы весело. Ведь у меня было бы лучшее из обоих миров. Ты и тишина. Но теперь после того, как мы были вместе во всех этих шумных местах, проводили дни и ночи друг с другом, я понимаю, что совсем не хочу этого.
Снова и снова поправляю галстук, хотя он уже идеально лежит.
– Не хочу быть чьей-то уродливой тайной. Не хочу, чтобы ты стыдился меня и скрывал. Не хочу твоей любви только тогда, когда это удобно. Понимаешь теперь?
Он гладит меня по щеке, и я понимаю, что она мокрая. Должно быть, я плачу. Я не замечаю. Весь мой мир сводится к этому галстуку, лежащему под углом на более бледной рубашке к мягкому узору тёмных линий на шёлке. Галстук – это всё, что я вижу. Это всё, на чём я могу сосредоточиться. Потому что, если я отпущу свой мозг, то потеряю контроль. Просто знаю это.
Потому что я думала, что смогу справиться с этим без эмоций, но очень сильно ошибалась.
– Надя, – говорит мне Василий, – посмотри на меня.
– Не могу, – говорю я, а в горле пересыхает. – Действительно не могу.
– Никогда не стыдился тебя. Никогда. Ты особенная для меня.
Я вздрагиваю.
– Ненавижу это слово «особенная».
– Тогда я не буду его использовать, – заявляет он. – Ты уникальная. Самобытная. Единственная в своём роде, как Караваджио.
Вспоминаю картину с волком, делающим ужасные вещи с «Мадонной».
– Я как тот любитель ослов?
– Нет, – раздражённо говорит он, и у него в горле застревает смех. – Всё, что говорю – неправильно.
Он снова гладит пальцами мою мокрую от слёз кожу.
– Твои слёзы разрывают меня, – говорит он мягким голосом, целуя мои щёки. – Итак, позволь своему Васе показать тебе, что ты значишь для него.
Он захватывает меня в объятия, и я охотно поддаюсь потому, что мне нравится, когда он касается меня. Однако к моему удивлению, он отстраняется, кладя одну руку мне под ноги, а другую на спину и несёт меня, как героиню чёрно-белого фильма. Мы возвращаемся в вестибюль, по-прежнему полный убийц, ожидающих приказ своего лидера.
Дениэл отходит в сторону, будто знает секрет, которого не знаю я.
Здесь Василий ставит меня на пол и поворачивается, одной рукой сжимая мне плечо, как если бы я пыталась убежать, а затем обращается к своим людям.
– Это Наоми Хейз, – говорит он. – Она моя королева. Она будет править рядом со мной. Она мозг к моим мускулам. Если я волк, то она моя хранительница. Если я пистолет, то она рука, удерживающая спусковой крючок. У кого-нибудь есть вопросы?
В комнате становится абсолютно тихо.
– Хорошо, – говорит Василий, наклоняется и целует меня изо всех сил.
Он целует так долго и трепетно, что у меня колени ослабевают, и мне приходится держаться за его спину, когда он отпускает. Он обнимает меня рукой за плечи.
– Теперь ты не покинешь меня? – бормочет он мне на ухо. – А?
– Нет, – ошеломлённо говорю я. – Теперь нет.
Эпилог
Василий
– Ты сделал звукоизоляцию, чтобы я не слышала вертолётов, или чтобы никто не слышал, как я кричу? – спрашивает Наоми, падая на простыни.
Белые стены и белые простыни могут показаться кому-то ослепительными, но для меня это просто фон. Мне не хочется видеть ничего, кроме Наоми.
Я пробираюсь по её телу, вылизывая дорожку от влагалища до её груди.
– Вертолёты очень беспокоили тебя, – уклончиво отвечаю я.
Неуверен, будет ли ей приятно или обидно узнать, что некоторые бойцы называют её очень громкой девушкой, но по-русски, а значит, она не понимает.
– Это для безопасности парней, – честно заявляю я. – Если бы они услышали тебя, то были бы разочарованы в своих победах в спальне. А разочарование приводит к ещё большему провалу. Тогда женщины по всей России стали бы обвинять тебя в отсутствии оргазмов.