Последний поцелуй
Шрифт:
– Это стиль рококо, – говорю я ему.
– Это очень дерьмовый стиль.
У меня уже глаза болят от бесконечных оборок, безвкусных завитков, ярких цветов и резных фигурок. Вспоминаю о бледной белой даче, которую с тоской упоминал Василий. Но этому не бывать.
Мне не хочется быть там одной, рядом с ним, но не вместе. И знаю, он не сможет быть там со мной, раз рассчитывает управлять своей империей. Это просто не сработает. У меня сердце болит от осознания. Продолжаю смотреть в компьютер, перемещая
Я обчистила его врагов, а это значит, они придут за ним. Но они бы пришли в любом случае после перестановок в руководстве. Так что пусть у него будет достаточно денег, чтобы давать на лапу.
– Как думаешь, сколько ещё Василий пробудет там? – спрашивает Дениэл, и слышу зевок в его голосе. – Рейган скоро захочет, чтобы я вернулся домой. Ей всё ещё плохо быть одной долгое время.
Он говорит легко, но слышу напряжение в его голосе. Он беспокоится о ней и очень хочет вернуться.
Полагаю, я тянула столько, сколько могла. С сожалением, прикусив губу, я закрываю ноутбук.
– Я готова.
Я не готова. Нет. Мне хочется вбежать в соседнюю комнату, схватить Василия за руку и цепляться за неё, будто это что-то изменит. Но так я только подчеркну, насколько ему не нужна. Поэтому мне пора идти. Мне хочется плакать. Хочу закопать своё лицо в какую-нибудь антибактериальную среду и проплакать несколько дней, но не стану, ведь это огорчит Дениэла. А я тогда ещё больше расстроюсь, и у нас будет бесконечный круг несчастных эмоций. Я ухожу в себя не в состоянии обработать все эмоции.
Это не такая уж плохая идея, но хочу запомнить своё последнее время в России. Это холодная и неумолимая страна, такая же, как Василий.
– Ты хочешь попрощаться с Василием, прежде чем уйти? – спрашивает меня Дениэл.
Да, но это глупо. Знаю, в конечном итоге, не смогу контролировать себя, не справлюсь с эмоциями и расплачусь. Поэтому качаю головой и просовываю ноутбук под мышку.
– Просто пойдём, – говорю я.
– Может ли твой родной брат высказать, что это плохая идея? Потому что я действительно предпочёл бы, чтобы разъярённый русский не последовал за нами в аэропорт, думая, что я похитил тебя. Мне очень нравятся мои яйца, и хочу их сохранить.
– Василию не нужны яйца, – говорю я. – Он любит женщин.
Дениэл выдыхает позади меня.
– Сарказм, сестра.
Точно.
– Ты же знаешь, что я плохо разбираюсь в этом, – раздражённо говорю я. – Говори прямо.
– Я говорю, – продолжает Дениэл, подходит ко мне и берёт меня за плечи, аккуратно, не касаясь кожи, он разворачивает меня. – Чтобы ты не убегала, как курица.
Он направляет меня к двери.
С кончика моего языка уже срывается информация о том, что курицы довольно быстрые бегуны, но вдруг понимаю,
Ох.
Я моргаю, а затем опускаю взгляд. Сейчас кажется, что смотреть в эти голубые глаза слишком тяжело. Вместо этого осматриваю его одежду, которая идеально сидит на его большой мускулистой фигуре. По сторонам у него сжаты кулаки. Тело напряжено.
– Куда вы? – спрашивает он с сильным акцентом, верный признак того, что он взволнован. Может, устал. День был долгим для нас всех.
– Моя прекрасная сестра сбегает, – говорит Дениэл. – А я догадываюсь, тебе есть, что сказать на это.
– Ты сейчас меня очень раздражаешь, Дениэл, – говорю я брату, подбирая губы, чтобы перестать хмуриться, ведь мне нужно выглядеть спокойной. – И, да, Василий, мы с Дениэлом уходим, чтобы поехать домой. Ты во главе, мы тебе больше не нужны.
Он сжимает кулаки с такой силой, что я вижу, как белеют костяшки.
– Ты уходишь? Почему?
Дениэл убирает с меня руки.
– Здесь мне нужно ускользнуть. Я буду в соседней комнате, если понадоблюсь тебе, сестра.
– Ну, и кто теперь трус, – издеваюсь я над ним, но не двигаюсь.
Правда в том, что трус здесь я. Я пытаюсь убежать.
Поставив ноутбук на соседний стол, беспомощно провожу по нему пальцами, затем снимаю кепку и сжимаю её в руках.
Василий двигается вперёд и встаёт передо мной так близко, что теперь я в упор смотрю на пуговицу на его рубашки. Слышу, как закрывается дверь, и Дениэл выходит из комнаты. Он прикасается к моему подбородку тёплыми пальцами, это единственные пальцы, которые мне нравятся. Поднимает мне голову вверх, пока мы не встречаемся взглядами.
– Почему ты уходишь, Надя? – его голос мягко звучит.
Мне больно это слышать. Всё это больно. Мне кажется, я никогда не оправлюсь от сердечной боли, эхом отдающейся в каждой клетке кожи, в каждой мышце.
– Не могу остаться, Василий. Ну, знаешь, не могу.
– Ничего такого не знаю.
– Не принадлежу тебе.
– Кто тебе это сказал? – у него замирают пальцы. – Дениэл так сказал? Стоит ли мне его обезглавить?
– Нет, – отвечаю я, удивляясь его тону.
Мой взгляд следит за выражением его сурового лица, таким любимым сейчас.
– Никто такого не говорил. Я говорю.
– Но почему? Из-за меня?
Теперь всё становится нелепо.
– Из-за меня, Василий. Конечно, из-за меня. Это я. Я не могу быть с тобой. Ты должен править железной рукой. Но никто не последует за тобой, если ты будешь вместе с тормознутой.
У него раздуваются ноздри, и он напрягается.
– Никогда не называй себя так. Никогда.
– В действительности, я не считаю себя отсталой, – говорю я ему мягким голосом. – Но другие считают.