Последний поединок
Шрифт:
— Что так? Или в Германию послали?
— Зачем они в Германии? Это же коммунисты…
Евдоким потряс головой и удивленно приподнял брови:
— А вы же с ними как будто за своего… Слышал я, Эдиком они вас называли.
Кухара меньше всего интересовала беседа с этим лохматым старцем, однако сторож должен был знать, кто бывал у Нели, с кем она встречалась, — поэтому Эдуард поддерживал разговор.
— Я не знал, что это коммунисты, — сказал он. — Если бы я знал…
— Что тогда? — наивно спросил сторож.
— Ну, понимаешь… И я, и ты, и Неля, и шеф — да все мы боремся против коммунистов. Кстати, к фрау приезжает какой-то военный?
— Кажись, из полиции.
— Знаю. Наш человек. Молоденький?
— Не рассмотрел.
— Ладно. Я пройду к хозяйке…
— А что ж, идите… — неохотно согласился Евдоким.
Кухар расслышал в его ответе эти сдержанно недовольные нотки и подумал, что сторож, наверное, часто получает от хозяина и Нели нагоняи за пропуск посторонних на территорию завода. Он усмехнулся: особенно потешен был шеф, с его постоянной подозрительностью и неожиданными, смешными приступами ревности.
Но у Евдокима были другие причины для озабоченности и тревоги. За двадцать минут до прихода Кухара на завод пришел Николай Дремин. Он должен был бы уже вернуться, но почему-то задержался. «Если он встретится с Кухаром, — думал Евдоким, — как бы не случилась неприятность…» Евдоким определенно подозревал, что пожарник не пожарник.
Эдуард Кухар переживал сейчас радостные дни: он женился. Свадьбу решено было сыграть роскошную, даже старого деда, жившего в Драгобыче, вызвали в Киев. К деду у Эдуарда с некоторых пор появилось чувство преклонения. Ведь благодаря ему Кухар смог стать фольксдойчем и подняться до такого высокого положения, как переводчик гестапо и доверенное лицо самого Кутмайстера. Последний показал ему наградной лист, посланный высшему командованию. Да, от самого фюрера, стоящего на пути к покорению мира, получит Кухар крест, о котором даже не могут мечтать его приятели. Как неожиданно благополучно сложилась его судьба. Пожелтевшая от времени бумажка, сохранившаяся у деда, свидетельствовала о том, что его отец, Кухара прадед, имел в 1912 году в Восточной Пруссии собственное поместье. Дед охотно дал согласие на женитьбу внука, хотя отлично знал его первую жену Янку. Но в данной конкретной обстановке было бы неразумно жить с полячкой, тем более что Янка находилась во Львове, а Эдуард — в Киеве. В Киеве он получил квартиру, обставленную с изысканным вкусом; еще бы, раньше там жил профессор, эвакуировавшийся с семьей на восток. В этой квартире они с Гогой заживут вовсю. Родные Гоги — в Энгельсе, под Саратовом. Обрусевшие немцы, они приложили много усилий, чтобы устроить Гогу в Киевский университет. Здесь ее и застала война. Свободно владея немецким языком, Гога устроилась переводчицей в городской комендатуре, где и познакомилась с Кухаром. Ее привлекали в нем практическая сметка, ясный и определенный взгляд на жизнь, которую он рассматривал как поле боя.
Размышляя над своей счастливой судьбой, Кухар нетерпеливо шел к домику шефа; он был убежден, что и сам Шмидт и Неля придут ему на помощь. Для фешенебельной свадьбы необходимы были белая мука, сахар, масло, изюм и другие продукты, которые теперь он мог получить только на хлебозаводе.
Дремин не мог, конечно, предусмотреть визита Кухара. План действий у Николая был строго рассчитан: в субботний день новая бригада грузчиков рано расходилась по домам, еще в пятом часу вечера они ушли в город, и, значит, подозревать их в том, что произойдет вечером, не будут. Этот вопрос очень заботил Николая, но он решался просто и легко. Главное, чтобы грузчики не пострадали. Однако он не знал, как поступить со стариком Евдокимом. Самое верное было — увести Евдокима с собой.
Первое, что должен был сделать Николай, — узнать, дома ли хозяева. По вечерам они редко оставались в своей квартире. Шеф обычно отправлялся доигрывать «пульку», а Неля уезжала к знакомым. Дремин неслышно поднялся по лестнице и убедился, что дверь квартиры заперта. Он убедился в этом с огорчением: теперь, когда он твердо знал, что
В бараке Николай отыскал старый, заржавевший топор. Открыть собственный гараж господина Шмидта было не трудно. Там, у самого входа, стояла канистра с авиационным бензином. Шеф покупал его у летчиков.
Дверь квартиры долго не поддавалась, но Николай сорвал замок. Он открыл канистру и плашмя положил ее на пол. На кухне было почти темно, и бензин, разливавшийся по полу, казался черным, как тушь. Он поднял канистру и облил двери кабинета. Взламывать их не было смысла — все, что награбили Шмидт и его содержанка, должно сгореть вместе с домом.
Николай снова положил канистру плашмя, стоял и слушал как странно звучал выливавшийся бензин. Звук был похож на курлыканье журавлей, и Николаю припомнилась знакомая картина: Днепр… Катер ведет широким раздольем караван барж. Меркнут утренние звезды… И откуда-то из заоблачной зеленоватой высоты зовуще, задумчиво и печально доносится клик журавлей: кру-кру…
«Думал ли я когда-нибудь, — спросил он себя почти с испугом, — что мне придется стать поджигателем? Нет! Но в этом доме живут враги — чужак и отступница».
Канистра звучала все тише, и Николай тронул ее ногой — она была уже почти пуста. Почему-то именно сейчас Николаю сильно захотелось есть. Он достал из кармана смятый кусок хлеба, остаток утреннего рациона, и стал его жевать. Потом он двинулся через кухню к лестнице, ведущей на первый этаж.
Уже у поворота к лестнице он заметил, что у самого порожка взломанной двери словно бы вспыхнул синеватый огонек. Он испугался, но тут же подумал, что это ему показалось: если бы загорелся бензин — вспышка в секунду охватила бы весь дом. Дремин облегченно вздохнул и достал спички. И опять ему показалось, будто над порожком коротко вспыхнул дымчатый огонек. Николай вспомнил, что здесь же, на кухне, находятся выключатели линий — на лестницу, в квартиру, к воротам завода, на заводской двор. Почему он сразу же не включил свет! Через минуту, когда вспыхнет бензин, здесь будет слишком много света. Он нащупал третий выключатель, и над лестницей засияла яркая синяя лампа. В то же мгновение через полуоткрытую дверь Дремин увидел человека, замершего на предпоследней, верхней, ступеньке. Видимо, человек хотел подкрасться незаметно, но свет словно ударил его и оттолкнул. Николай прижался к стене. Он узнал Кухара.
Руки Кухара были согнуты в локтях; в одной он держал парабеллум, в другой — электрический фонарик. «Значит, бензин разлился и по лестнице, — пронеслось у Дремина в мозгу. — Иначе у этого предателя не было бы причин доставать оружие». Николай оттолкнул дверь ногой и выстрелил. Он стрелял в грудь, но пуля угодила Кухару в живот. Кухар отшатнулся и тоже выстрелил, — видимо, он не сразу почувствовал, что ранен. Над головой Николая треснула дверная планка. Он больше не стрелял — стоял и прислушивался к возне на лестнице.
— Господин Шмидт! — хрипло выкрикнул Кухар. — Что здесь творится? Вы ранили меня… Это я — Эдуард… Ко мне, господин Шмидт!..
Дремин шагнул через три ступеньки и подхватил оброненный Кухаром парабеллум. Медленно сползая спиной по стене, Кухар смотрел на Дремина с изумлением.
— Вы… ты… А бензин? Почему бензин? Кто ты такой?
— А, старый знакомый, — сказал Николай, удивляясь собственному спокойствию, — я думал, что бензин уже загорелся. Иуда, умел предавать — сумей и издохнуть.