Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939

Пауэлл Майкл

Миллингтон-Дрейк кашлянул и сказал:

– Господин министр, позвольте мне привлечь ваше внимание к тому факту, что после сражения «Граф Шпее» прошел три сотни миль.

– Причем на максимальной скорости, – добавил французский союзник. – Кто тут говорит о немореходном состоянии?

Гуани подавил зевок и вежливо проговорил:

– Господа, начиная с полуночи, а сейчас уже без десяти минут четыре, я получил три дипломатические ноты от немецкого посла, две – от британского посланника и две – от французского. Мы – маленькая страна, взвалившая на себя тяжелое бремя нейтралитета. Прошу вас, не делайте эту ношу еще тяжелее.

Миллингтон-Дрейк взглянул в потолок, после чего явно махнул рукой на дипломатический этикет, поскольку тихо, но с полным пониманием серьезности вопроса спросил:

– Извините за нескромный вопрос, но вы сможете повлиять на решение вашего правительства?

Гуани

всем телом повернулся к англичанину и уже открыл рот, чтобы ответить резкостью, но тут встрепенулся француз.

– Вот именно! – воскликнул он. – Куда сейчас направлены орудия «Графа Шпее»? Не на врага! Нет! Они наведены на мирный город Монтевидео. А это не что иное, как форс-мажор, мой дорогой Гуани, самый настоящий форс-мажор.

Это было грубо. Глаза Гуани запылали яростным огнем. Он перестал быть спокойным космополитом и нейтральным дипломатом и стал горячим патриотом своей страны. Запретные слова были произнесены вслух, и это его устраивало. Его ноздри затрепетали, а губы изогнулись в странной улыбке.

– Господин Жантиль, господин Миллингтон-Дрейк, за свою короткую историю моя маленькая страна знавала немало угроз. Нам они шли только на пользу. Всякий раз, когда нам угрожали, мы делали шаг вперед. Мы – простые люди. Нас всего два миллиона. Быть может, мы знаем и понимаем не все, но некоторые вещи усвоили прочно. Закон мы понимаем. Справедливость мы понимаем тоже. Угроз мы не понимаем и не приемлем.

Он встал и выглядел при этом чрезвычайно значительным. Великий маленький человек говорил с искренней страстью и достоинством:

– Взгляните на меня. Я вовсе не большой человек. Зато у меня два миллиона голов.

Все было сказано. Посланники откланялись и ушли. Небо над восточным горизонтом быстро светлело. Занимался рассвет.

Глава 10

ЧЕТВЕРГ

Майк Фаулер видел в своей жизни много рассветов. Обычно он именно в это время отправлялся спать. Но на сей раз ему было не до сна. В прохладные предутренние часы, когда спокойные воды реки Ла-Плата становятся из черных свинцовыми, когда дует холодный, хотя и не слишком сильный ветер, а современные многоэтажные здания, выстроившиеся вдоль длинных пляжей Монтевидео, окрашиваются ярким светом, льющимся с полыхающего рассветным заревом неба, Майк вел свой фургончик по дороге, тянущейся вдоль пляжа. Перед ним тряслись три грузовика, принадлежащие телефонной компании. Процессия подъехала к бару «У Маноло». Маноло, как и сам Майк, не был любителем ранних подъемов, на что американец и рассчитывал. Везде было темно и тихо. На полуразвалившейся террасе, единственным достоинством которой был великолепный вид, открывающийся на гавань, город и реку, были сложены столы и стулья. Нигде не было никого, кроме маленького покрытого веснушками мальчика, который шел рыбачить. Он тотчас остановился и принялся с большим интересом наблюдать за работой инженеров, которые выгружали и монтировали оборудование, разматывали кабели – в общем, делали все, чтобы Майк мог напрямую вести разговор с Нью-Йорком. Он уже получил оборудование от записывающей компании и готовился к своему звездному часу. Нужно было только найти хорошую точку обзора Монтевидео, и Маноло этим располагал. Майк неплохо знал Маноло и был почти уверен, что тот возражать не будет. Почти, но все же… Он строго-настрого предупредил своих помощников о необходимости соблюдения молчания, и все общались между собой знаками. Майк и Поп сняли стулья со столов и установили батарею микрофонов на самом удобном угловом столе, откуда хорошо просматривался пляж и гавань.

Бар «У Маноло» располагается на склоне Серро – возвышавшегося над Монтевидео холма. В маленькой, но тем не менее холмистой стране Уругвае только его называют просто и незамысловато – Холм. На его каменистой вершине расположился старый форт. Длинноствольные французские пушки, на которых любят сидеть верхом детишки, направлены на высокие здания современного города. Гавань является естественной и представляет собой почти правильный круг диаметром две мили. К северу, на стороне города, здания спускаются почти до самой воды, где у глубоководных причалов постоянно грузятся или разгружаются торговые суда. На другой стороне высится Серро, по склонам которого вьются длинные пыльные дорожки, протоптанные бесчисленными стадами скота. На берегу стоит консервный завод – конечный пункт назначения херфордских коров. Сюда их пригоняют гаучо после многомильных путешествий. Фургон Майка нередко был вынужден ждать по нескольку часов, пока пройдут нескончаемые стада крупных неторопливых животных. Поп за это время успевал свернуть и выкурить больше дюжины сигарет.

За пределами гавани величаво катила свои спокойные воды река Ла-Плата.

Далеко, насколько хватало глаз, видна была только водная поверхность. Картину нарушали только две выступающие из воды каменистые глыбы, которые можно было назвать скорее рифами, чем островами. На одном стоял маячок, а на другом – старая карантинная станция. Перед рассветом Майку показалось, что он разглядел пятнышко дыма и две черные точки, которые вполне могли быть британскими крейсерами, но когда взошло солнце – огромный оранжевый круг, искаженный миражем до формы песочных часов, – они исчезли. Майк вполне мог быть прав. В ту ночь Харвуд так стремился не потерять контакт с противником, что в темноте подвел крейсера почти к самому входу в гавань и отвел их, только когда начало светать.

До Монтевидео река широка и судоходна, а неизбежные отмели и банки нанесены на карты, но выше судоходный фарватер уже обозначен буями, а для судов с большой осадкой приходится вести дноуглубительные работы. Реки Парана и Уругвай, собирающие воды четырех стран, ежегодно приносят огромное количество ила с Мату-Гросу и Гран-Чако. Эти две реки и их притоки образуют гигантскую массу воды, известную латиноамериканцам как Рио-де-ла-Плата, а жителям Северной Америки и консервативным англичанам как река Ла-Плата. Тысяча миль – сущий пустяк для американской реки, речные пароходы легко проходят это, и даже большее расстояние, особенно по высокой воде. Но хотя линейные суда и даже крупные танкеры доходят до самого Буэнос-Айреса, очень немногие военные корабли рискнут зайти в эти воды, чтобы посетить аргентинскую столицу. По этой причине аргентинская военно-морская база располагается в Баия-Бланка, по этой же причине англичане, флот которых базировался в порту Стэнли на Фолклендских островах, сделали своим основным портом захода в Южной Америке Монтевидео. А поскольку их в Монтевидео всегда хорошо принимали, они привыкли чувствовать себя здесь как дома и считали этот порт своим.

Эти мысли, так же как и многие другие, вертелись в голове у Джока Маккола, когда он несколькими часами позже летел из Буэнос-Айреса в Монтевидео на гидросамолете, совершающем регулярные утренние и вечерние рейсы между двумя городами. В Буэнос-Айресе бышо посольство, а в Монтевидео только дипломатическая миссия, поэтому военно-морской атташе постоянно находился в Буэнос-Айресе, хотя многие вопросы часто требовали его присутствия в Монтевидео. Это означало, что ему приходилось много ездить. Макколу нравилось летать на гидросамолете, тем более что единственной альтернативой было ночное путешествие на одном из двух паромов, волшебных творений в стиле Эдуардов, построенных Кэмелом Лэрдом в 1905 году. Основной их чертой была богатая отделка и вычурные, вульгарные украшения. Там был выполненный в соответствующем стиле китайский салон, а также роскошная каюта для новобрачных, пребывание в которой способно было превратить брачную ночь в бесконечный кошмар. Эти трехпалубные суда были построены из лучшего тика и красного дерева, их двигатели были в нормальном рабочем состоянии, и создавалось впечатление, что они будут ходить по реке вечно, являясь неотъемлемой частью пейзажа. Если бы какой-нибудь ретивый хозяин судоходной компании вдруг решил их заменить современными судами, скорее всего, общественное мнение стало бы на их защиту. Если не считать коротких периодов политических бурь, два города были так же тесно связаны между собой, как, к примеру, Гамбург и Куксхафен. Что же касается романтических историй, ссор и драм, начавшихся и завершившихся в стенах этих плавучих отелей, их число было невозможно даже представить. Если когда-нибудь они завершат возить людей, их следовало бы сохранить по одному в каждом порту в качестве памятников истории для будущих поколений.

Маккол хорошо знал маршрут полета, поэтому предусмотрительно занял место по правому борту, откуда открылся великолепный обзор на стоящий на внешнем рейде карманный линкор. Пассажиры, сидевшие вдоль левого борта, подскочили и нетерпеливо заглядывали за плечи счастливчикам, имевшим места справа, которым все происходящее внизу было видно гораздо лучше. Маккол, обязанный местом исключительно собственной прозорливости, ни за что не соглашался ни на сантиметр отодвинуться от иллюминатора. Он из влек из портфеля морской бинокль и жадно рассматривал немецкий линкор.

– Ну дайте же мне посмотреть, – дернула его за рукав дама, сидевшая напротив. – Боже мой, как он красив!

– Да, сеньора, – пробормотал Маккол, не сдвинувшись с места, – смотрите оттуда.

– Могу я посмотреть? – с победной улыбкой обратилась к нему другая дама, ни секунды не сомневавшаяся в ответе.

– Извините меня, сеньора, – рассеянно проговорил Маккол, не отрываясь от бинокля. Он как раз занимался подсчетом количества пробоин в надстройке «Графа Шпее», – но у меня особый интерес к этому кораблю.