Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939
Шрифт:
– Да. Да… Но кто это?.. Не говорит?.. Да, капитан Маккол здесь… Ладно, соедините.
А тем временем Миллингтон-Дрейк закрыт балконную дверь и покачал головой:
– Кто эти люди? Я в жизни не видел ничего подобного в Монтевидео, тем более в такой час.
– Это награда за вашу прекрасную работу здесь, господин посланник, – заявила мисс Шоу.
При этом бышо очевидно, что в этой работе есть и ее немалая заслуга.
– Я навела справки. Это люди, симпатизирующие Великобритании. Они пришли, чтобы сообщить вам об этом лично и предложить свои услуги делу союзников.
Больше сказать было нечего. Компетентная помощница, давно варившаяся в дипломатическом котле, сумела описать ситуацию несколькими обтекаемыми фразами.
– Ах вот как, – промямлил Миллингтон-Дрейк, не придумав, что добавить.
– Запишите их имена, мисс
Мисс Шоу кивнула и сказала в трубку:
– Да, это кабинет посланника… Да, капитан Маккол здесь… Кто говорит?.. Да, но все-таки, кто говорит?.. Очень хорошо. – Она прикрыла ладонью микрофон и проговорила недовольным тоном матери, дети которой разыгрались в полицейских и воров: – Звонит мистер Мартин, капитан Маккол. Он не назвал свое имя, но я узнала голос.
– С меня причитается, – усмехнулся Маккол. – Что вы предпочитаете, сигару или пакетик орехов?
Общаясь с мисс Шоу, Маккол всегда чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. К счастью, она питала слабость к военно-морским офицерам.
– Орехи, – ответила она и протянула военно-морскому атташе трубку, – бразильские.
После этого она покинула комнату с таким же деловым видом, как вошла в нее.
Рэй Мартин был в порту. Как и Майку, ему удалось найти место с великолепным обзором. Собственно говоря, его интересовал не столько «Граф Шпее», сколько посещающие его люди. Он обосновался в лачуге, единственным достоинством которой было большое окно, и мог наблюдать за всеми передвижениями между карманным линкором и берегом. Очевидно, это было помещение судового поставщика, табельщика или таможенника, а может быть, и всех троих, сказать трудно. Все-таки Мартин состоял на тайной службе и мемуаров не оставил. Известно только, что эта хижина стала наблюдательным пунктом Мартина на четыре дня и три ночи. Оттуда он и его коллеги по секретным операциям вели постоянную слежку за противником.
Как всегда незаметный, Рэй Мартин сидел окруженный морем газет и курил одну сигарету за другой. Бычки он бросал в консервную банку, поставленную в некотором отдалении, и потому все время промахивался. Он принадлежал к категории людей, которые курят везде – на прогулке, в постели, в ванне. Он не был застрахован от опасностей – ни коллегами, ни невидимыми работодателями, но каким-то образом выходило так, что с ним никогда ничего не случалось. В те дни всем желающим установить телефон в Монтевидео приходилось ожидать шесть месяцев. Мартину удалось получить его ровно через два часа после того, как он обосновался в хижине. На столе перед ним стояла морская подзорная труба, наведенная на трап, спущенный с правого борта «Графа Шпее». Именно по нему на борт поднимались самые значительные гости. С него Мартин ни на минуту не сводил глаз, прижимая плечом к уху трубку в ожидании ответа Маккола.
– Это ты, Маккол? Наши друзья уже передали соответствующую ноту. Сейчас ее рассматривают… Две недели, как сообщают мои информаторы… Полагаю, тебе лучше как можно скорее приехать. Наш старый друг Лангманн уже второй раз прибыл в гости… Лангсдорф? Да, я как раз смотрю на него. По-моему, классный парень.
– Я приеду перед ленчем, привезу сандвичи, – сказал Маккол и дал отбой. Опустив трубку на рычаг, он задумчиво проговорил: – Мартин утверждает, что они официально попросили на ремонт две недели. Как ты считаешь, они их получат?
– Нет, если я смогу этому помешать, – последовал ответ. – Интересно, какова их стратегия?
– На мой взгляд, – задумчиво проговорил Маккол, – для них возможно только одно: усыпить всеобщую бдительность и прорваться на свободу. Наши два крейсера – не конкуренты орудиям «Графа Шпее». Зато они более быстроходны. Они уже получили топливо. «Граф Шпее» тоже выйдет в море с полными танками, но на этот раз рядом с ним не будет «Альтмарка». Харвуд ни за что не выпустит его из виду, если будет знать, когда он уйдет из порта. Так что единственный шанс Лангсдорфа – иметь несколько ночей на выбор и попробовать прорваться под покровом темноты. Может получиться. Нельзя забывать и о человеческом факторе. Вахтенные испытывают колоссальное напряжение, а противник может выбрать любой момент для прорыва. Да, я уверен, что план немцев именно таков. Наша задача – выставить его из порта через двадцать четыре часа или подтолкнуть уругвайцев к интернированию…
Накануне сражения трехтрубный крейсер «Кумберленд» чистил котлы на Фолклендских островах. Ожидалось, что он выйдет в море не раньше, чем через десять дней. Это был единственный большой корабль, находившийся недалеко от реки Ла-Плата, и он, имея восьмидюймовые орудия, стал бы серьезным дополнением к эскадре Харвуда.
– Ничего нового, – вздохнул Миллингтон-Дрейк. – Крейсер соблюдает радиомолчание. Известно, что адмиралтейство приказало ему уходить с Фолклендов еще вчера вечером, но, насколько я понимаю, даже по самым оптимистичным прогнозам, он подойдет сюда только к концу недели, разве не так?
– Боюсь, что так, – буркнул Маккол. – Но вы не ответили на мой вопрос: будет ли правительство его величества оказывать давление на доктора Гуани, чтобы вышвырнуть немецкий линкор из порта?
– Вы задаете слишком много вопросов, – сухо заметил Миллингтон-Дрейк. – Поверьте, мы сделаем все, что возможно. Ноты вручаются каждый час, от обеих сторон, конечно. Пока рассматривается заключение технической комиссии. Решающая встреча между Лангманном и Гуани назначена на семь часов. – Здесь он позволил себе довольную улыбку. – В пять часов у Гуани встреча с нашим французским коллегой, а в шесть – со мной. Так что он будет хорошо подготовлен к беседе с немцем.
Замечание Миллингтон-Дрейка, конечно, отдавало цинизмом, но ни для кого не было секретом, что самое сильное давление на уругвайское правительство, направленное на выталкивание немецкого линкора из порта, оказывают именно союзники. Такое же давление, но только в обратном направлении – чтобы линкору позволили остаться и дали время на ремонт, – оказывала на Уругвай Германия. Альтернативой оставалось только интернирование. С другой стороны, Уругвай желал избавиться от непрошеного гостя как можно скорее и по возможности вежливо. Но хотя в строгом соответствии с международным законодательством «Граф Шпее» должен был покинуть порт по истечении двадцати четырех часов (после захода солнца в этот же день), существовали сложившиеся нормы взаимоотношений между странами, которые тоже следовало соблюдать. Миллингтон-Дрейк несколько прихвастнул, заявив Макколу, что на доктора Гуани оказывается постоянное давление. В общем-то так оно и было, но Миллингтон-Дрейк был очень тактичным человеком, и никто не знал лучше, чем он, что, хотя симпатии Гуани хорошо известны и влияние Германии в Южной Америке довольно сильно, на маленького министра можно положиться. Он – человек смелый и ответственный и будет претворять в жизнь решение своего правительства с такой же строгостью и неукоснительностью, как если бы был министром великой державы. Уругвай – маленькая, но законопослушная страна, и ее правительство не сомневалось, что принятое им решение будет тотчас претворено в жизнь их коллегой.
В тот же вечер за несколько минут до семи часов, когда Миллингтон-Дрейк, попрощавшись, вышел из кабинета доктора Гуани, доктор Лангманн и капитан Лангсдорф уже находились в приемной. И хотя британскому посланнику было по статусу положено игнорировать представителей врага, он не удержался и украдкой взглянул на немецкого капитана. Будучи приверженцем изучения человеческой природы, он просто не смог устоять перед искушением. Лангсдорф произвел на него сильное впечатление. Это был явно первоклассный служака и моряк каждой клеточкой своего тела. Капитан был одет в парадную белую форму, которая необыкновенно ему шла. Немецкий посол сидел, а Лангсдорф стоял очень прямо и смотрел прямо перед собой. И только нервное постукивание кончиками пальцев по эфесу шашки выдавало его волнение. Миллингтон-Дрейк прошествовал прямо перед ним, но тот ничем не показал, что заметил англичанина. А может быть, Лангсдорф и действительно его не видел. Взгляд его был совершенно отсутствующим. Видимо, мыслями немецкий капитан находился где-то очень далеко. Миллингтон-Дрейк был впечатлен и, как он позже признался, глубоко тронут. Но это было по прошествии долгого времени, ведь в дипломатии эмоции являются тем, что следует максимально использовать в своем противнике и подавлять в себе. Гуманность, душевные качества и мастерство этого человека уже давно были известны всему миру, но британский посланник впервые его увидел своими глазами. Лангсдорф был силен духом, но худ, бледен и выглядел гораздо моложе, чем ожидал Миллингтон-Дрейк. Интересно, что сейчас происходит в его голове? – подумал англичанин.