Последний полёт. Книга первая: Исход

Пробуждение было нехорошим: голова трещала и кружилась, плечи болели, а тело будто чужое- я руку напрягаю, а она трястись начинает. Пытаясь хоть что-то понять в происходящем, открыл глаза, но увидел лишь тьму беспросветную. Какое-то время вглядывался в неё, и даже показалось, что начинаю нечто различать, но...и голова разболелась, и из глаз влага слезами горькими потекла, совершенно затуманивая обзор, и я решил- что хорошего помаленьку, и если хочу не осложнений, а только лишь информации, то, наверное, лучше бы для подобной цели попробовать воспользоваться чем-нибудь другим. Придя к такому мнению, закрыл заслезившиеся веки, передохнул- немного, только лишь пока молоточки в голове перестали стучать...и попытался перевернуться. "Это я зря",- успела мелькнуть запоздалая мысль в голове, перед тем, как яркая боль в затылке резко вырубила меня начисто.

Второй

раз случился также внезапно- я вдруг осознал себя с открытыми глазами, а вокруг была всё та же темнота, но был этот раз уже чуточку полегче: и глаза почти не слезились, и тьма- таковой не являлась, напоминая более вечерний сумрак. Правда, столь благостно было только в совсем небольшом круге, центром которого я был сам, а всё что подалее по-прежнему пряталось от моего взора в потёмках. Но я не отчаивался, радуясь уже тому малому, что было в доступности- и внимательно осмотрелся. Впрочем, мой энтузиазм долго не продержался, и я снова заскучал, потому как и рассматривать здесь было особо нечего: топчан, приспособленный под мою постелью, да шкуру, довольно крупную- как бы не волка, служившую мне укрытием от прохлады, царившей вокруг меня,- и всё. Подобное меня удовлетворить точно не могло, и потому пробовал рассмотреть чуть далее- и даже что-то там такое различил, предметы какие-то, вернее их неверные линии, для определения их предназначения чего явно было недостаточно. Понапрягал зряшне зрение некоторое время, однако вскоре был вынужден смирился с подобным ограничением. А как насчёт других органов чувств?

Принюхался. Пахло сыростью, моим потом от шкуры и чем-то горелым. Очень информативно... Тем не менее, воспользовался и этим малым, соединив в голове разрозненные фрагменты- того, что унюхал с некоторыми линиями из увиденного в темноте- и логично получил мысль, что я явно не на улице нахожусь. В помещении каком-то, но довольно странном, потому как без потолка, или таковой должен оказаться на весьма значительной высоте, пока- я надеюсь на лучшее- моему взору недосягаемой. Помещение- это, тут же решил, очень хорошо, но вот мысль, что я совершенно не помню какое именно- меня весьма сильно напрягла. Принялся шарить по памяти в поисках на любую по этому поводу подсказку, но нашёл лишь дыру. Чёрную. И как оказалось, не единственную, их обнаружилось гораздо больше, чем хотелось бы, и уж точно- чем показалось изначально. Проще было сказать, чего помнил наверняка: я точно мужчина- ведь так? (рука рефлекторно дернулась в соответствующем направлении с намерением проверить это утверждение, и пришлось, проявляя волю, успокаивать этот несвоевременный порыв), и... всё что ли?! Получалось, что я даже в том, единственном, сомнения испытываю, что тогда говорить про прочее...

Естественно, что обнаружив подобный пробел в памяти я не успокоился, а как бы не наоборот- попытался получить больше сведений об этом месте, на сей раз обратившись в слух. Примерно со сравнимым по предыдущим попыткам результатом, по крайней мере, какие-то голоса я услышал. Или опять показалось? Дело в том, что звуки, принятые мною за голоса, были весьма далеки и, такое впечатление, доносились до меня, будто я находился в какой-то яме. Подобное добавило мне беспокойства, и я поднапрягся было в желании большего, но из нового узнал лишь постоянно мною игнорируемое старое- что не железный я. В голову будто штырь воткнулся, заныли даже не болевшие до того кости- и мне стало резко не до внешнего мира. Закрыл глаза и, отрешившись от всего происходящего, уплыл в собственный, путаясь в определении, где болит меньше всего, и почему, собственно, мне так плохо. Не заметил, как и отключился.

Третий раз стал особенным- я очнулся не сам. Первым звуком, что и разбудил меня, был хлопок дверью, а следом прозвучал девичий голос. Ответившего я сходу определил в старики- дребезжащий и поскрипывающий мужской голос выдавал человека преклонного возраста. Я было открыл с любопытством глаза, проверяя эту активность, но дневной свет резью прошёлся по нервам, вызвав слезоточение- и мне пришлось их поспешно прикрыть. А затем я почувствовал руки, ласково обтеревшие моё лицо какой-то мокрой тканью. Такое пропустить я точно не мог, потому попробовал ещё раз, и теперь намного осторожнее. Но эта предосторожность уже оказалась лишней- в помещении снова потемнело, и я смог лишь различить совсем рядом в сумраке нечёткое девичье лицо. И она увидела что-то...отчего буквально завизжала на высокой ноте. Я аж вздрогнул от неожиданности, и лишь чуть позже осознал, что кричит-то девочка... девушка (трудно в потёмках определить) от радости...

Мгновением позже ко мне приблизилось второе лицо- на этот раз с бородой- если судить по светлому пятну в соответствующем месте и голосу, недавно мною услышанному, то вполне возможно, что и седой- её владелец что-то

строго сказал ( услышать-то я всё услышал, но как оказалось- ни черта не понял, по той простой причине, что не знаю как для кого, но для меня это был всего лишь набор звуков, ничего не значащих), и девочка (всё-таки она мне показалась слишком юной для девушки, хотя бы по демонстрируемым чувствам) замолчала. Собственное желание повернуться и пощупать- на предмет реальности их существования, ибо от всего со мной происходящего начал сомневаться в собственном рассудке- тут же натолкнулось на воспоминания о предыдущей попытке, последовавшей за ней боли, и я остался недвижим. Лишь смотрел во все глаза, запоминая, и...пытаясь понять: кто я, где я, и почему...я?

Не знаю, сколько я пролежал без движения до первоначального пробуждения, но после- уже предпринимая некоторые к тому усилия- ещё не менее недели. Изредка меня поили и кормили- и последнее было явно недостаточным. Ведь если после трапезы ищешь голодным взглядом, чего бы такого ещё закинуть в ненасытную утробу- это явно ненормально. Я пытался жестами показать кормящей меня девочке (определил её возраст по каким-то внутренним параметрам в тринадцать-четырнадцать лет), что мой ускоренными темпами выздоравливающий организм был бы рад повторить только что проглоченное ещё, и не раз, но наталкивался на её грустную улыбку и отрицательное покачивание головой. А поскольку говорить на понятном ей языке (пробовал пообщаться, но звуки, складывавшиеся у меня во вполне вроде бы понятные слова, у моей сиделки вызывали лишь смех) не мог, выяснить причину таких ограничений, соответственно, тоже. Быть может, это связано с моим выздоровлением, и в моей голове тут же всплыло малопонятное слово "диета". Подобное в этом совершенно непонятном специфическом предмете, наверное, в виде компенсации за его девственную пустоту, происходило довольно часто и, к сожалению, в большинстве случаев малоинформативно. Но та часть, что всё же доступна для понимания говорила мне, что и прочее имеет значение- только нужно разобраться какое. И эта самая диета- видимо, тоже имеет смысл, а если есть понятие, следовательно, существует и действие, которое оно характеризует. Ведь так? Получается, что и эти ограничения в пище вполне возможны, а может быть и обязательны...

Но отчего мне не даёт покоя её печальный вид, с которым она отказывает, чем-то говорящий мне, что никакая это не диета. И если это так, то ласка и нежность, с которой она кормит меня, говорили мне о том, что это не специально, а вполне возможно, вынужденно,- намекая, ну, не на голод, но тогда уж на явное недоедание. Страшно подумать, если этот кусочек рыбы, очень редко попадающийся в моей пище- лучшее из имеющегося.

Гереке (палец на себя- это когда она определила, что я ничего не помню и даже говорить по-человечески не могу) что-то постоянно говорила, иногда смеялась над чем-то смешным, и с прежним, малопонятным для меня смыслом, но изредка и от этого была польза- так узнал своё имя. Кайр- так называла она меня, и я быстро научился вычленять это слово из прочей, пока что непонятной шелухи. И, единственное, что смущало- почему всё время кажется, что у меня совсем другое имя...

В какой-то момент увидел и белый свет, и совершенно без слёз- а это случилось не с первого, и даже- не со второго, раза, обнаружив, что деталь помещения, названную моей головой- хоть и с сомнением- дверью, располагалась почему-то почти под самой крышей. Только чуть позже я сообразил, что нахожусь в землянке или полуземлянке, а пока что, пользуясь светлым моментом, жадным взором окинул обстановку помещения. И она мне сильно не понравилась...

Первым делом взгляд упал на очаг открытого типа, обложенного камнями и обмазанного глиной. Сей объект располагался прямо посередине помещения и поневоле притягивал взор- при входе или выходе из дома он находился прямо на пути, и его невозможно было избежать. Вокруг него располагались три чурки, как я определил для себя- игравшие роль сидений. Сам очаг, по какой-то причине, именно в этом доме вспыхивал редко- лишь на приготовление пищи по утрам и вечерам, и на очень короткое время, когда вся наша семья (семья же?) собиралась вместе. В остальное время мы оставались вдвоём- я и темнота...

Следующим непонятным моментом стало отсутствие потолка, крыша была, четырех скатная, а потолка- не было. И с этой крыши свисали непонятные нити, сразу мною не понятые. Лишь много позже я сообразил, что эти легко приходящие в движение под воздействием любого воздушного потока нити, не что иное, как сажа. Очаг-то открытый! Собственно, на этом всё интересное и заканчивалось, оставляя в остальном лишь банальное: полати для жильцов этого дома, какие-то полки по стенам, заполненые разнообразной кухонной посудой, представленной местным колоритом- деревянными тарелками и ложками, глиняными кубками и шарообразными кувшинами...