Последний присяжный
Шрифт:
— Так кому же?
— Упадешь.
— Да кому же, говори!
Даже медленнее, чем обычно, он выполнил ритуал прикуривания сигареты. В первые годы я чуть ли не кидался на стену, когда Бэгги вот так затягивал паузу, чтобы произвести больший эффект своей драматической новостью, но со временем научился ждать спокойно. Вот и теперь я просто продолжил писать то, что начал до его прихода.
— Вообще-то это не должно ни для кого быть сюрпризом, — нелогично продолжил он, попыхивая сигаретой. — Я-то нисколько не удивился.
— Ты скажешь наконец или нет?
— Тео.
— Сенатору Мортону?
— Именно
Признаться, я таки удивился, и немало. И не стал этого скрывать, иначе Бэгги утратил бы интерес к продолжению рассказа.
— Тео?! — воскликнул я.
— Он вице-председатель сенатского комитета по исправительным учреждениям. Сто лет заседает в нем и отлично знает, за какие ниточки надо дергать. Ему нужны были сто тысяч, Пэджиты были готовы их заплатить, они договорились, и парень вышел. Все просто.
— Я думал, Тео не берет взяток, — сказал я на сей раз искренне.
Бэгги театрально фыркнул.
— Не будь таким наивным, — произнес он с обычным видом всезнайки.
— Где ты это услышал?
— Не могу сказать.
Существовала вероятность, что его покерная команда просто сочинила свежую басню, чтобы посмотреть, быстро ли она облетит площадь и вернется к ним. Но не менее вероятно было и то, что Бэгги действительно что-то разнюхал. Впрочем, разница особого значения не имела. Прохождение наличности все равно отследить невозможно.
В тот момент, когда я перестал думать о ранней пенсии, о том, чтобы обналичить свое имущество, уйти на покой, улететь в Европу, пешком пересечь Австралию, в тот момент, когда я вернулся к рутине и снова погрузился в проблемы отражения жизни города на страницах газеты, сочинение некрологов и охоту на каждого клэнтонского торговца как источник доходной рекламы, в мою жизнь снова вошел мистер Макгру. И не один. На сей раз он привез с собой своего клиента.
Рей Ноубл был одним из трех высших руководителей компании, которая уже владела тридцатью еженедельниками в южных штатах и желала расширить свою империю. Так же как мой друг и коллега Ник Динер, он вырос в семье, испокон веков занимавшейся газетным бизнесом, поэтому плавал в нем как рыба в воде. Он поклялся, что все останется в секрете, и выложил свой план. Его компания хотела приобрести «Таймс» вместе с газетами округов Тайлер и Ван-Бюрен. Оборудование двух последних они собирались продать и все производство сосредоточить в Клэнтоне, потому что качество нашей печати было гораздо лучше, а также консолидировать счета и централизовать работу всех изданий с рекламой. В прошлый раз Макгру утверждал, что миллион двести тысяч — предельная цена.
Теперь они предлагали миллион триста.
— После уплаты налогов вы получите миллион чистенькими, — сказал Ноубл.
— Считать я умею, — заявил я таким тоном, будто совершал подобные сделки каждую неделю. Слова «миллион чистенькими» эхом отдались во всем моем организме.
Макгру и Ноубл немного давили на меня: мол, что касается двух остальных газет, вопрос можно считать решенным. У меня создалось впечатление, что дела у них как раз складывались не совсем так, как им хотелось бы. «Таймс» была ключевым звеном. У нас и оборудование было классом повыше, и тираж побольше.
Я снова отверг предложение, и они удалились. Однако мы все трое знали, что это не последняя наша встреча.
Через
У Сэма в кармане уже лежал один диплом, но он планировал продолжить образование, поступив на юридический факультет университета. Он чуть было не женился на своей канадке, но брак расстроился, поскольку ее семья оказалась категорически против. Мисс Калли восприняла известие о разрыве с явным облегчением, хотя в письмах Сэм ей о своем романе не писал.
Он планировал пробыть в Клэнтоне несколько дней, далеко от дома не отходить и пределы Нижнего города покидать только ночью. Я обещал поговорить с Гарри Рексом и вообще прощупать почву, чтобы разведать все, что можно, о Дюране и его сыновьях. Из официальных сообщений, которые мы печатали в газете, я знал, что он снова женился, а потом опять развелся.
Сэм хотел узнать, многое ли изменилось в Клэнтоне за время его отсутствия, и к концу дня я повез его на экскурсию в своем «спитфайре». Глубоко надвинув на лицо бейсболку с надписью «Детройт тайгерз», он жадно впитывал виды родного города. Я показал ему свой офис, торговый центр «Багин-сити» и разросшуюся западную окраину. Мы обогнули здание суда, я рассказал ему историю о снайпере и драматическом «исходе» Бэгги. В общих чертах он уже знал все это из писем мисс Калли.
Когда я высадил его у дома Раффинов, Сэм спросил:
— Пэджита действительно выпустили из тюрьмы?
— Его никто не видел. Он наверняка вернулся к себе на остров, — ответил я.
— Вы считаете, что возможны неприятности?
— Не думаю.
— Я тоже. Но никак не могу убедить в этом маму.
— Сэм, ничего плохого не случится.
Глава 37
Единственная пуля, убившая Ленни Фаргарсона, была выпущена из охотничьего ружья калибра 30.06. Убийца находился в двух сотнях ярдов от веранды их дома. Густой лес начинался прямо за лужайкой, так что, вполне вероятно, стрелок, кем бы он ни был, влез на дерево, откуда бедняга Ленни был ему виден как на ладони.
Выстрела никто не слышал. Ленни сидел на веранде в своей инвалидной коляске и читал одну из тех книг, что во множестве брал в городской библиотеке каждую неделю. Его отец разносил почту, мать поехала за покупками в «Багин-сити». Судя по всему, Ленни умер мгновенно, не успев почувствовать боли. Пуля вошла в правый висок прямо над скулой и вышла над левым ухом, образовав огромное рваное отверстие.
Когда миссис Фаргарсон нашла сына, она оцепенела и некоторое время не могла двинуться с места, потом кое-как взяла себя в руки и сообразила, что ни к чему нельзя прикасаться. Вся веранда была залита кровью, кровь капала даже со ступенек.